Ибадулла неопределенно пожал плечами. Что он мог ответить?
– Это тяжелый способ. Очень тяжелый! Я никому бы не посоветовал. Он развивает память, это правда, – был вынужденный и уклончивый ответ.
– Вы говорите об изучении арабского языка? – догадался, как ему показалось, Ефимов. – Говорят, он очень труден, но почему же вы не советуете им заниматься?
Помните у Шаева востоковеда Жаркова?
– У нас арабский учат, чтобы сделаться муллой, –
вмешалась Фатима.
– Я не мулла, – улыбнулся Фатиме Ибадулла. Он редко улыбался, что делало его улыбку очень заметной.
– Я знаю, – ответила девушка, – мулла не стал бы искать с нами воду.
Ефимов заметил, что Фатима так смотрела на Ибадуллу, точно хотела еще что-то сказать, но удержалась.
«Странный все же иногда этот Ибадулла, – подумал
Ефимов, – что-то в нем есть особенное…»
– Что же, займемся решением многоугольников, –
предложил Ефимов. Ибадулла послушно развернул тетрадь у себя на коленях.
Ахмад скучал. Он часто вытаскивал свой нож и принимался его точить опытной рукой. Лезвие было острее бритвы бродячего цирюльника, который бреет головы без мыла, ограничиваясь смачиванием водой из ближайшего арыка, и никогда не царапает кожу. Но Ахмаду было все мало. Испытывая нож, он подбрасывал перо и пытался рассечь его на лету.
Ахмад был недоволен, и его недовольство разделял
Исмаил. Они делились воспоминаниями о выселении индусов и о налетах на территорию кашмира, о благочестивой резне «почитателей коровы» в индусских деревнях.