– Жив, – сказал он себе негромко. – Только ушиб немного правое бедро.
И, охваченный внезапным покоем, приподнялся, освобождаясь от путаницы строп и шелка.
4
4Тьма. Сзади, во тьме, море. Впереди, за кострами, поле.
О величине этого поля Василий Васильевич догадывался по глухоте звуков.
Где-то разговаривали, сверяли часы. Но смысл слов едва доходил до Макарова. Казалось, все пространство моря, летного поля, дальних гор навалилось на него непомерной тяжестью. Он сам дивился огромности своей тревоги и тоски.
– Какой вздор… старость, должно быть, ничему не учит, – шептал он и взывал к неведомой и грозной силе –
Хоть бы все кончилось для него благополучно!
Услыхав шум, похожий на далекий гул гигантских струн, Василий Васильевич поднял голову и держал ее так в продолжение многих минут, не чувствуя, как затекают шея и лопатки, болит спина.
Хотя моросящий дождик – к слову, промочивший его до нитки – перестал, в небе не виднелось ни одной звезды, ни одного маленького, подобного движущейся звездочке огонька.
Но вот гул оборвался.
«Прыгает!» – сообразил Василий Васильевич и еще больше запрокинул голову. Он стоял между двумя кострами, рядом с ожидавшими здесь какими-то людьми. Хотелось спросить: «Почему так долго ничего нет?»
И вдруг он увидел вверху что-то более темное, чем чуть освещенная кострами высокая темнота, раздался легкий шум, взвилось белое облако. В то же время оттуда, из темноты выси, что-то мягко шлепнулось ему в грудь. Василий Васильевич схватил упавшую вещь.
«Перчатка!» – пронзило мозг.
И старик застонал, даже не успев еще понять, как велико его несчастье.
Но тут быстро опускавшийся белый столб зашатался, упал и растянулся на земле огромным белым пятном. Макаров побежал к нему вместе с другими.
«Что же они не кричат?..»
– Папа! – вдруг услыхал он и, еще не успев ничего сообразить, уже держал в объятиях крепкое молодое тело в жесткой одежде, целовал пахнувший хорошо выделанной кожей шлем.