находясь в вашей власти, отвечать на этот вопрос.

– Но только не в этом случае, даю вам слово солдата, –

горячо проговорил всадник.

– Меня с детства научили быть откровенной, – сказала

Эдит, – и если необходимо ответить на ваш вопрос, я позволю себе высказать все, что чувствую. Один Бог может судить о сердце и побуждениях человека; что до людей, то они вынуждены оценивать его по поступкам. Измена, убийства, виселицы, насилия, чинимые над мирной семьей, как, например, наша, взявшейся за оружие только для защиты законного правительства и своего собственного имущества, – все эти действия чернят всякого, кто имеет к ним хоть какое-нибудь отношение, какими бы высокими словами они ни были приукрашены.

– Вина за междоусобную войну, – возразил всадник, –

за бедствия, которые она приносит с собой, на совести тех, кто вызвал ее угнетением и беззакониями, а не тех, кто оказался в необходимости прибегнуть к оружию, чтобы отстаивать естественные права свободных людей.

– Вы выдвигаете довод, который, в свою очередь, нуждается в доказательстве, – ответила юная леди. – Каждая из сторон готова настаивать на своей правоте, и поэтому виноватой нужно считать ту из них, которая первая схватилась за меч, – и при любой драке закон видит преступника в том, кто первый прибегнул к насилию.

– Увы! – сказал всадник. – Если бы наше оправдание зависело только от этого, как легко было бы доказать, что мы проявили терпение, которое поистине превосходит возможности человеческие, и перешли к открытой борьбе лишь вынужденные неслыханным произволом. Но я замечаю, – продолжал он, тяжко вздохнув, – что тщетно защищать перед мисс Белленден то дело, которое она заранее осудила, быть может, столько же из неприязни к его участникам, сколько и к их убеждениям.

– Извините, – сказала Эдит, – я свободно высказалась о принципах, которыми руководствуются мятежники; что касается их самих, то мне нечего сказать по этому поводу, потому что я их не знаю… за одним-единственным исключением.

– И это исключение, – спросил всадник, – оказало влияние на ваше мнение обо всех?

– Совсем нет, – ответила Эдит, – тот, кого я имею в виду… он… по крайней мере, я считала его таким… он намного выше других; он был или казался человеком с рано развившимися талантами, возвышенных взглядов, высокой честности и верного сердца. Могу ли я сочувствовать мятежу, превратившему его, который мог бы стать украшением, гордостью и оплотом своей страны, в сотоварища мрачных и невежественных фанатиков, опасных лицемеров, в вождя неразумных и темных людей, в соратника разбойников и убийц с большой дороги? Если вы встретите его в вашем лагере, скажите ему, что Эдит Белленден пролила куда больше слез из-за его падения, из-за того, что он утратил такие возможности и покрыл бесчестием свое имя, чем из-за несчастий, свалившихся на ее близких; что ей легче было переносить голод, от которого ввалились ее щеки и потускнели глаза, чем сердечную муку, сопутствовавшую каждой ее мысли о том, кто был виновником всех этих бедствий.