Несмотря на свою напускную твердость, Якопо вдруг растерялся, неожиданно очутившись в страшном обиталище несчастного узника. По тяжелому дыханию, донесшемуся до него, Якопо определил, где лежит старик: массивные стены со стороны коридора не пропускали в камеру свет.

– Отец! – нежно позвал Якопо. Ответа не было.

– Отец! – произнес он громче.

Тяжелое дыхание усилилось, потом заключенный заговорил.

– Дева Мария услыхала мои молитвы! – слабо произнес он. – Бог послал тебя закрыть мне глаза…

– Ты ослабел, отец?

– Очень… Мой час настал… Я все надеялся снова увидеть дневной свет, благословить твою мать и сестру…

Да будет воля божья!

– Мать и сестра молятся за нас обоих, отец. Они уже вне власти сената!

– Якопо… Я не понимаю, что ты говоришь!

– Моя мать и сестра умерли, отец!

Старик застонал, ибо узы, связывавшие его с землей, еще не были порваны. Якопо услышал, как отец стал шептать молитву, и опустился на колени перед его ложем.

– Я не ожидал этого удара, – прошептал старик. – Значит, мы вместе покидаем землю…

– Они уже давно умерли, отец!

– Почему ты тогда же не сказал мне об этом, Якопо?

– Ты и без того много страдал, отец.

– А как же ты?.. Останешься совсем один… Дай мне твою руку, мой бедный Якопо…

Браво взял дрожащую руку отца; рука была холодная и влажная.

– Якопо, – сказал старик, чья душа еще не покинула тело, – я трижды молился за этот час: первый раз – за твою душу, второй раз – за мать, а третий – за тебя!

– Благослови тебя бог, отец!