– Вы сами знаете, что я сделал и чего не делал, – сказал он вызывающе. – А потому решайте, как вам удобнее!

Очутившись снова в камере, он потребовал еды и спокойно позавтракал. Потом у него отобрали все вещи, посредством которых он мог бы покончить с собой, тщательно осмотрели кандалы, и лишь после этого Якопо оставили наедине с собственными мыслями. Некоторое время спустя он снова услышал шаги по коридору. Заскрипели засовы, и дверь отворилась. На границе света и тьмы показалась фигура священника. Он держал в руках лампу и, войдя в камеру, закрыл за собой дверь и поставил лампу на низкую полку, где лежал хлеб и стоял кувшин с водой.

Якопо встретил монаха спокойно и почтительно. Он встал, перекрестился и шагнул навстречу священнику, насколько позволяли его цепи.

– Добро пожаловать, падре, – сказал он. – Я вижу, сенат намерен лишить меня жизни, но не милости божьей.

– Это не в его силах, сын мой, – ответил священник. –

Тот, кто умер за них, пролил свою кровь и за тебя, если только ты сам не отринешь его милость. Но, как ни тяжело мне говорить это, ты не должен надеяться на отпущение грехов, Якопо, если не покаешься от всей души – уж слишком ты закоренелый грешник.

– А кто тогда может надеяться, падре?

Кармелит вздрогнул; самый вопрос и спокойный тон, которым он был задан, придавали странный характер разговору.

– Я тебя представлял совсем другим, Якопо, – сказал монах. – Вижу, сын мой, что разум твой не бродит во мраке и ты совершал тяжкие преступления против своей воли.

– Боюсь, что это так, почтенный монах…

– И в мучительном горе твоем ты должен чувствовать теперь, сколь они тяжки… – Отец Ансельмо замолк, внезапно услыхав приглушенные рыдания, и тогда только обнаружил, что они здесь не одни. Оглядевшись в тревоге, он заметил забившуюся в угол Джельсомину; тюремщики, сжалившись, пропустили ее, и она вошла в камеру следом за кармелитом, скрывшись за его широким платьем. Увидав девушку, Якопо застонал и, отвернувшись, прислонился к стене.

– Дочь моя, как ты сюда попала? – спросил священник.

– И кто ты?

– Это дочь главного смотрителя, – отозвался Якопо, видя, что Джельсомина не в силах отвечать. – Я познакомился с ней во время моих частых посещений тюрьмы.

Отец Ансельмо переводил взгляд с одного на другого.

Поначалу взор его был суров, но, всмотревшись в их лица, кармелит мало-помалу смягчился, видя, как они страдают.

– Вот плоды людских страстей! – сказал он, и в тоне его слышались упрек и сострадание. – Это извечные плоды преступления.

– Падре, – горячо воскликнул Якопо, – я заслужил упрек, но ангелы в небесах едва ли чище этой плачущей девушки!