Гума колея поворачивает прямо на восток, следуя приблизительно по тридцать седьмой параллели, той самой, что захватывает в Европе Севилью, Сиракузы и Афины.

За это время мы встретили лишь одну значительную реку – Каракаш. В нескольких местах я видел на ней паромы, а на каменистых отмелях – лошадей и ослов, которых табунщики перегоняли вброд. Железнодорожный мост через Каракаш находится километрах в ста от Хотана, куда мы прибыли в восемь часов утра.

Поезд здесь стоит два часа, и, так как этот город уже немного походит на китайский, я решил хотя бы мельком на него взглянуть.

С одинаковой справедливостью можно сказать, что

Хотан – мусульманский город, построенный китайцами, или китайский, построенный мусульманами. И на домах, и на людях заметен отпечаток того же двойственного происхождения. Мечети похожи на пагоды, а пагоды на мечети.

Потому я нисколько не удивился, что супруги Катерна, не захотевшие пропустить случая впервые ступить на китайскую землю, были заметно разочарованы.

– Господин Клодиус, – обратился ко мне комик, – я не вижу здесь декорации для спектакля «Ночи Пекина».

– Но мы еще не в Пекине, мой милый Катерна!

– Вы правы, надо уметь довольствоваться малым.

– Даже совсем малым, как говорят итальянцы.

– Ну, раз они так говорят, значит, они далеко не глупы.

В ту минуту, когда я собираюсь подняться в вагон, ко мне подбегает Попов:

– Господин Бомбарнак!

– Что случилось, Попов?

– Меня вызвали в телеграфную контору и спросили, не едет ли в нашем поезде корреспондент «XX века».

– В телеграфную контору?

– Да, и когда я подтвердил, телеграфист велел вам передать вот эту депешу.

– Давайте!. Давайте!

Я беру депешу, которая ждала меня в Хотане уже несколько дней. Не ответ ли это на мою телеграмму относительно мандарина Иен Лу, посланную из Мерва?

Вскрываю депешу… читаю… она выпадает у меня из рук. Вот что в ней сказано: