Итак, их повели в обширную беседку, уставленную длинными рядами столов, уже почти занятых гостями, в то время как те, кто изображал собою слуг, расставляли по столам обильные, но грубые яства. Юный вождь, хоть и видел, конечно, как вошли Гловер с пастухом, не обратился с особливым приветствием ни к тому, ни к другому, и места указали им в дальнем углу, много ниже солонки (огромной посудины старинного серебра) – единственной ценной вещи, украшавшей стол, вещи, в которой клан видел своего рода палладиум*, извлекаемый и употребляемый только в таких, как сейчас, особо торжественных случаях.

Бушаллох, несколько раздосадованный, пробурчал

Саймону, когда тот садился, что, мол, времена пошли другие, приятель. У его отца, упокой господь его душу, нашлось бы для каждого из них ласковое слово. Но этим дурным манерам молодой вождь научился среди вас, сассенахов, в Низине!

На такое замечание Гловер не почел нужным возразить, вместо того он стал внимательно рассматривать ветви хвои и еще внимательней – шкуры животных и прочие украшения, в которые убран был изнутри павильон. Самым примечательным было здесь множество доспехов – гэльские кольчуги и к каждой по стальному шлему, боевой секире и двуручному мечу, – занимавших верхний конец помещения, их еще дополняли щиты с дорогой и обильной отделкой. Каждая кольчуга висела поверх отлично выделанной оленьей шкуры, которая выгодно ее оттеняла, в то же время оберегая от сырости.

– Это оружие для избранных воинов клана Кухил, –

шепнул Бушаллох. – Здесь, как ты видишь, двадцать девять наборов, тридцатым бойцом выступает сам Эхин, облачившийся сегодня в свои доспехи, а то здесь висели бы все тридцать наборов. Впрочем, панцирь на нем не так хорош, как нужно бы к вербному воскресенью. А вот эти девять панцирей, огромнейшие, они для лейхтахов, на которых вся наша надежда!

– А эти чудесные оленьи шкуры, – сказал Саймон, в котором при виде добротного сырья заговорил мастер своего дела, – как ты полагаешь, не согласится ли вождь отдать их по сходной цене? На них большой спрос – идут на фуфайки, которые рыцари надевают под панцирь.

– Разве не просил я тебя, – сказал Нийл Бушаллох, – не заводить речь об этом предмете!

– Так я же говорю о кольчугах, – стал оправдываться

Саймон. – Разреши спросить, не сделана ли хоть одна из них нашим знаменитым пертским оружейником, по имени

Генри из Уинда?

– Час от часу не легче! – сказал Нийл. – Для Эхина имя этого человека – что вихрь для озера, – сразу возмутит.

Хотя никто не знает почему.

«Я-то догадываюсь!» – подумал наш перчаточник, но не выдал своего помысла и, дважды натолкнувшись в беседе на неприятный предмет, не стал пускаться в новый разговор, а приналег, как все вокруг, на еду.