– Норман и так слишком много потеряль ради забавы, –

сказал он. – Она потеряль свое доброе имя молотобойца. А

Гоу Хром работает сама на наковальне этим молотищем?

– Сейчас, брат, увидишь, – сказал оружейник и повел гостя обратно в кузню. – Дантер, достань мне из горна вон тот брусок. – И, подняв «Самсона», как прозвал он свой огромный молот, он стал сыпать удары на раскаленное железо справа и слева – то правой рукой, то левой, то обеими сразу – с такою силой и ловкостью, что выковал маленькую, но удивительно пропорциональную подкову в половинный срок против того, какой потратил бы на ту же работу рядовой кузнец, орудуя более удобным молотом.

– Ого! – сказал горец. – А почему ты хочешь подраться с нашим молодым вождем, когда он куда как выше тебя, хоть ты и лучший кузнец, какой когда-либо работал с огнем и ветром?

– Слушай! – сказал Генри. – Ты, по-моему, славный малый, и я скажу тебе правду. Твой хозяин нанес мне обиду, и я бы отдал ему кольчугу бесплатно лишь за то, чтобы мне с ним сразиться.

– О, если он нанес тебе обиду, он должен с тобою встретиться, – сказал телохранитель вождя – Нанести обиду человеку – после этого вождь не вправе носить орлиное перо на шапке. И будь он первый человек в Горной

Стране – а Эхин у нас, конечно, первый человек, – он должен сразиться с обиженным, или упадет венец с его головы.

– Ты убедишь его, – спросил Генри, – после воскресной битвы сразиться со мной?

– О, она сама постарается сделать все, если не слетятся ястребы клевать ей самой мертвые глаза, ты должен знать, мой брат, что хаттаны умеют глубоко запускать когти.

– Итак, договорились: твой вождь получает кольчугу, –

сказал Генри, – но я опозорю его перед королем и всем двором, если он не заплатит мою цену.

– Черт меня уволоки, когда я сам не приведу Эхина на поле, – сказал Норман, – можешь мне поверить.

– Ты этим повеселишь мою душу, – ответил Генри. – А

чтобы ты не забыл обещание, я даю тебе вот этот кинжал.

Смотри: держи вот так, и если всадишь врагу между капюшоном и воротом кольчуги, лекаря звать не придется.

Горец горячо поблагодарил и распростился.

«Я отдал ему лучший доспех, какой выковал за всю мою жизнь, – рассуждал сам с собою Смит, почти жалея о своей щедрости, – за слабую надежду, что он приведет своего вождя сразиться со мной в поединке, и тогда Кэтрин достанется тому, кто честно ее завоюет. Но я сильно боюсь, что мальчишка увернется под каким-нибудь предлогом –

разве что вербное воскресенье принесет ему большую удачу, и тогда он разохотится еще раз показать себя в бою.

Это не так уж невозможно: я видывал не раз, как неумелый боец, безусый мальчишка, после своей первой драки из карлика вырастал в исполина».