– Очень жаль, что он уехал, – заметил он. – Среди этой молодежи я чувствую себя настоящим дедушкой.

– Моя фамилия Додд, – продолжал я.

– Я знаю, – ответил он, – мне сказала мадам Сирон.

– Я довольно долго жил в Сан-Франциско, – пояснил я.

– Компаньон фирмы «Пинкертон и Додд», если не ошибаюсь? – сказал он.

– Именно, – ответил я.

Мы не смотрели друг на друга, но я заметил, что он нервно катает хлебные шарики.

– Мне нравится эта ваша картина, – сказал я. – Передний план тяжеловат, зато лагуна сделана превосходно.

– Кому же это знать, как не вам, – сказал он.

– Да, – ответил я, – я могу судить достаточно точно… об этой картине.

Наступило долгое молчание.

– Вы, кажется, знаете некоего Бэллерса? – начал он.

– Так, значит, – воскликнул я, – вы получили письмо от доктора Эркварта?

– Сегодня утром, – ответил он.

– Ну, Бэллерс может и подождать, – сказал я. – Это длинная история и довольно глупая, но, мне кажется, нам есть о чем поговорить друг с другом. Но не лучше ли отложить разговор, пока мы не останемся одни?

– Вы правы, – ответил он. – Конечно, этим юнцам не до нас, но нам будет удобнее у меня в мастерской. Ваше здоровье, Додд!

И мы чокнулись с ним через стол.

Вот так странно состоялось наше знакомство в компании тридцати с лишним художников и напудренных дам в халатах – великан Сирон передавал тарелки над нашими головами, а его шумные сыновья вбегали с новыми блюдами.

– Еще один вопрос, – сказал я. – Вы узнали мой голос?

– Ваш голос? – повторил он удивленно. – А как я мог его узнать? Я никогда его не слышал. Мы ведь с вами не встречались?