— А! Гашиш, – коротко пояснил Меллори. – Проклятие всех здешних портов. – Он кивнул в угол. – Парни из той дыры дымят им каждый вечер. Ради этого они только и живут.

— Что же, им обязательно нужно дьявольски шуметь, когда они этим занимаются? – брезгливо спросил Миллер.

– Посмотрел бы на такую компанию Тосканини!

Меллори глянул на кучку людей в углу, сгрудившихся вокруг играющего на бузуке – мандолине с длинным грифом. Тот пел нудную, заунывную песню курильщиков гашиша из Пирея. В музыке слышалась какая-то меланхолия, была какая-то восточная привлекательность, но сейчас она действовала на нервы. Чтобы по-настоящему оценить эту песню, нужно быть в определенном состоянии, нужно иметь беззаботное настроение. А Меллори никогда в жизни не чувствовал себя более озабоченным, чем сегодня.

— Да, это довольно мерзко, – заметил он, – но зато мы можем спокойно разговаривать, чего нельзя было бы позволить, если они вдруг встанут, соберутся и уйдут.

— Как я хочу этого! – мрачно сказал Миллер. – Я бы с удовольствием помолчал. – Он принялся брезгливо ковыряться в смеси из маслин, печенки, сыра и яблок, лежащей на тарелке перед ним. Как истинный американец, много лет подряд пивший аперитивы, он не одобрял греческий обычай запивать еду вином. Неожиданно он поднял глаза, погасил сигарету и спросил со стоном: – Ради Бога, начальник, сколько мы еще будем терпеть это?

Меллори глянул на него и отвел глаза. Он точно знал, что испытывает сейчас Миллер, ибо и сам испытывал то же самое. Напряженность ожидания, взвинченность – каждый нерв натянут как струна: многое зависело от последующих нескольких секунд. Не напрасны ли их труды и страдания, погибнут или будут жить люди на Ксеросе, напрасно или не напрасно жил и умер Энди Стивенс, – все решится сейчас, через несколько мгновений. Меллори еще раз глянул на Миллера, увидел его нервные руки, глубокие морщины вокруг глаз, плотно сжатые побелевшие губы –

признаки сосредоточенности, но решил не придавать им значения. Из всех людей, которых он когда-либо знал, спутником в этой ночи можно выбрать только тощего, угрюмого американца. За исключением Андреа. А быть может, и не исключая Андреа. Лучшим диверсантом Южной Европы назвал Миллера тогда, в Александрии, капитан

Дженсен. Он проделал долгий путь сюда исключительно ради сегодняшней ночи. Сегодняшняя ночь – это ночь

Миллера.

Меллори посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут – комендантский час, –

спокойно сказал он. – Ракета будет через двенадцать минут.

Осталось ждать четыре минуты. – Меллори увидел пульсирующую жилку на виске Миллера и невольно подумал: то же самое мог заметить на его лице и американец, Он вспомнил о раненом Кейси Брауне. В доме, из которого они недавно ушли, радисту предстояла ответственная работа, а дверь в самый критический момент останется без охраны.