Кейси будет на балконе. Стоит ему оступиться.. Он заметил, что Миллер как-то странно смотрит на него и криво улыбается.

«Стоят ли остальные двое на постах? – подумал он. –

Должны бы стоять. Немцы давно обыскали верхнюю часть города. Но нельзя предвидеть всего, что может случиться.

Всегда случается что-нибудь неожиданное. И очень даже просто.. »

Меллори опять взглянул на часы. Стрелки ползли как никогда медленно. Он закурил последнюю сигарету, налил последний стакан вина и прислушался к вою доносящейся из угла песни, не вникая в нее толком. Песня курильщиков жалобно замерла. Стакан пуст. Меллори поднялся.

— Вот и все, – произнес он, – Нам снова нужно идти. –

Легко направился к выходу, пожелав присутствующим спокойной ночи. У самой двери остановился, выглянул наружу и озабоченно пошарил по карманам, словно искал чего-то.

Ночь безветренна. Идет дождь. Очень сильный – капли дождя высоко отскакивают от булыжника мостовой.

Насколько можно разглядеть, улица пустынна. Удовлетворенный этим, Меллори крепко выругался и повернул обратно. Лицо приняло сосредоточенное выражение. Он пошел прямо к столу, за которым только что сидел. Рука покоилась в просторном внутреннем кармане куртки.

Мельком взглянув на Дасти, заметил, что тот поднимается, отодвигая стул. Мгновенно остановился. В трех футах от столика немцев. Лицо прояснилось. Рука уже не искала ничего.

— Ни с места! – тихо произнес он по-немецки, и слова его были не менее угрожающи, чем сорокапятимиллиметровый кольт, направленный на солдат. – Мы отчаянные парни. Кто двинется, будет убит.

Солдаты окаменели. Лица их застыли без всякого выражения, глаза расширились от удивления. Неожиданно немец, который сидел ближе к стойке, мигнул и дернул плечом. В тот же миг застонал от боли. В руку его впилась пуля: тихий хлопок бесшумного пистолета Миллера не могли услышать за дверью.

— Извините, начальник, – просительно сказал Миллер. –

Быть может, он просто страдает пляской святого Витта, –

он с интересом взглянул на искаженное болью лицо, на темную кровь, сочащуюся сквозь скрюченные пальцы зажавшей рану руки. – Но, похоже, он уже вылечился.

— Да, он вылечился, – согласился Меллори с мрачным видом и повернулся к высокому меланхоличному человеку с тонким лицом и усами китайского мандарина, угрюмо свисавшими к уголкам губ. Это был трактирщик. Меллори заговорил по-гречески: – Немцы понимают по-гречески?

Трактирщик покачал головой. И бровью не повел.

Будто событие не производит на него никакого впечатления, будто вооруженные нападения в его таверне – правило, а не исключительный случай.