– Ты записал? – спросил Добрынин Топоркова, когда в землянке остались одни командиры.

– Все записал, слово в слово, – ответил тот.

– Давай сюда! – потребовал Добрынин. – Командиров и парторгов в землянку… в штабную… там места хватит…

– Может быть, бюро созовем? – предложил Пушкарев.

– По-моему, не стоит, Иван Данилович, – улыбаясь, сказал Зарубин, – решать-то нечего. Без нас решили. А вот с народом побеседовать надо.

– Как без нас? – спросил Пушкарев. – Нет, батенька, в этой победе и наши труды заложены! Сколько мы эшелонов за один только ноябрь под откос пустили? А?

– Восемь! – твердо сказал Зарубин.

– А последний, со снарядами?…

– Я его не считал.

– То-то! А сколько раз рвали полотно?…

– Много.

– А фашистов сколько перебили? Нет, батенька мой, тут и наши труды есть! Так сейчас и надо рассказать людям.

– Да, согласен, это, пожалуй, правильно, – сказал Зарубин.

Около штабной землянки уже собирались командиры, парторги. Дедушка Макуха, кряхтя, закреплял на ногах лыжи.

– Сколько тебе лет, папаша? – спросил его Толочко.

– Двадцать пять, вот сколько, – ответил старик, притопывая ногами и пробуя крепление.

Все дружно расхохотались.

– Когда же ты изволил на свет появиться? – поинтересовался Веремчук.

– В Октябрьскую революцию. От нее и счет веду. Так что тебе ровесник.

Вновь раздался смех.