Трейссак де Вержи, вдыхая запахи нищеты, привычные ему с детства, перебирал ногами сто двадцать первую ступеньку грязной и разрушенной лестницы. Нетерпеливо толкнул заплесневелые двери.

– Мне хотелось бы видеть мадам Дюфур, – сказал он. Навстречу ему, вытирая руки, поднялась от стола кухарка:

***

– Мадам Дюфур (маленькая запинка) здесь не проживает…

Трейссак де Вержи снял шляпу и улыбнулся:

– А вы, господин посол, готовите ужин для вечернего раута?

– Дело за мясом! – и де Еон взялся за кухонный нож.

– Позвольте присесть вечно голодному писателю?

– Садитесь! – И нож вошел в доску стола, колеблясь. – Так и быть: сегодня я накормлю вас до отвала.

– А какой приятный вид из окна: крыши, крыши… – начал де Вержи, озираясь. – Знаете, сударь, ведь я большой поклонник вашего таланта. Ваше имя будет бессмертно!

– В приложении к моему ваше – тоже, – отвечал де Еон. – Вы прославили себя тем, что осмелились соперничать со мною.

– Что делать! – огорчился де Вержи и, кажется, искренне. – Нужда заставила продать свое перо. Меня подбил Гудар, эта отъявленная бездарность, и.., наконец, мне заплатили!

– За деньги можно сделать все, – сказал де Еон, – но никогда не пишите за деньги. Это заставляет торопиться, чтобы золото скорей забренчало в кармане, и писатель уже не заботится о стиле. А стиль – это главное, ради чего стоит потрудиться!

– Пожалуй, вы правы, – согласился де Вержи, поразмыслив.

Де Еон посмотрел ему прямо в глаза:

– Есть веская причина, по которой вы пришли ко мне. Честно признаюсь, что я об этой причине не могу догадаться.

– У вас в Тоннере, шевалье, живет старая мать, – неожиданно произнес Трейссак де Вержи. – Случайно я узнал, что Версаль начал ее преследовать за ваши деяния… В моей чересчур сложной биографии, – поморщился он, – тоже было однажды нечто подобное, и потому-то я решил стать честнее самого себя.

– Благодарю, – ответил де Еон. – В самом деле, я сейчас говорю уже без иронии, не останетесь ли вы со мной пообедать?..