Оба француза и их спутницы быстро исчерпали запас впечатлений. Но скучнее им не стало, поскольку уму и сердцу было чем заняться. Просто теперь не было никакого определенного плана. Понемногу прогулки уступили место долгим остановкам на песчаном берегу у моря. Размеренный плеск волн навевал грезы на молчаливых Элис и Робера и вторил смеху Роже и Долли, их радостным неумолкающим голосам.

Меланхолии здесь не было места. Ни крушение корабля, ни карантин на острове не могли убить их оптимизма.

— Как хотите,— принимался иногда рассуждать Роже,— а меня забавляет, что я стал зеленомысцем — ну и словечко — мисс Долли и я, мы вполне готовы стать неграми!

— Ас лихорадкой как быть? — посмеивалась Элис.

— Какие глупости! — отвечал Роже.

— У вас ведь скоро кончится отпуск? — подыгрывал Элис Робер.

— Но я попал в чрезвычайные обстоятельства,— не терялся офицер.

— А ваши близкие, кто ждет вас во Франции?

— Мои близкие? Они здесь, мои близкие!

В глубине души Роже, конечно, не был так спокоен, как казался. Разве мог он не тревожиться при мысли о том, какой опасности подвергались каждый день его друзья и он сам в этом бедствующем краю, в городе, потерявшем стольких жителей. Но француз обладал счастливым характером не портить себе дня настоящего страхом того, что может случиться завтра. А день настоящий, на его взгляд, имел немало прелестей. Он с удовольствием пожил бы на Сантьягу, при условии, что жить здесь будет вместе с Долли. Между ними не было произнесено ни одного слова, но они были уверены друг в друге. И среди пассажиров не было человека, который не знал бы об их чувствах, настолько очевидных, что влюбленные считали излишним говорить об этом друг другу.

Миссис Линдсей больше, чем других, касалось то, что происходило у нее на глазах, но ее, по-видимому, совсем не беспокоило такое развитие событий. Она предоставила сестре ту самую американскую свободу, какой сама пользовалась до замужества. Она доверяла чистой и откровенной натуре Долли. А Роже был из тех людей, для кого внушать к себе доверие так же естественно, как дышать. Элис не сомневалась, что в Англии все завершится свадьбой, как и полагается по логике происходящего.

Элис молила небо послать в ее душу такую же умиротворенность и такую же уверенность! Они с Робером по-прежнему не понимали друг друга, и по мере того, как проходили дни, они все больше удалялись от ясного, откровенного объяснения, а ведь только это и могло вернуть им покой.

Вследствие душевного разлада в их отношениях стала заметна трещина. Они не избегали друг друга, это было не в их власти. Но, постоянно сводимые вместе какой-то непреодолимой силой, они чувствовали, оказавшись лицом к лицу, что между ними вырастает стена: гордыня одного, недоверие другой. Они обменивались вежливыми фразами, и это лишь усугубляло тягостное недоразумение. Роже наблюдал за этой отчужденностью в полной растерянности. Почему они не могут объясниться друг с другом прямо и откровенно? Все мнимые трудности, все внутренние споры с самими собой, по мнению Роже, были пустяковыми. Этого не принимал открытый характер офицера. Будь он королем, он мог бы полюбить дочь бедняка с таким же легким сердцем, как влюбился бы в королеву, будучи бедняком.