Керней поднял голову:

— Убирайся отсюда и не задавай мне глупых вопросов, — закричал он, точно говорил не с мальчиком, а со взрослым мужчиной. — Ступай, поищи ее, если желаешь ее найти; она бросила мой нож в воду и перепортила мои снасти. Подходящая тебе пара; не даром вы с ней всегда вместе где-то шатаетесь.

Мальчик отступил на шаг, смотря на матроса широко раскрытыми глазами.

— Что же она опять сделала? — спросил он.

— Сделала? — повторил Керней. — Я сейчас только сказал тебе, что она натворила. Пойди поищи ее в лесу, если тебе хочется узнать, что она натворила. Чего же ты стоишь здесь, как какой-то проклятый канак, в которого она тебя обратила, и спрашиваешь, что она натворила. Убирайся прочь!

Дик положил рыбу на землю и быстро зашагал к деревьям, росшим с правой стороны лужайки.

Вскоре он скрылся, и Керней услышал его голос, кричавший на туземном языке:

— Катафа, хаи! Аманои Катафа, хаи, хаи!

— Проклятый канак, — проворчал Керней.

Катафа, забравшаяся в самую гущу леса, услышала зов Дика, но ничего не ответила.

Мысли путались у нее в голове. Однажды очень давно, камень, брошенный маленьким канакским мальчиком, случайно задел ее, пробудив в темном уголке ее ума смущение и негодование. Как и теперь Керней, мальчик находился позади нее, и она не видела, как в нее полетел камень. Внезапный удар произвел на нее такое впечатление, будто кто-то ударил ее кулаком. Теперь произошло то же самое. Хотя она сейчас же поняла, что ее задел только шар, а не рука живого человека, потрясение все же осталось.

Катафа простояла несколько минут, прислушиваясь к отдаленному зову Дика:

— Катафа, хаи! Аманои Катафа, хаи![40]

Призыв раздавался все слабее; Дик, очевидно, побежал не в том направлении.

До этого Катафа ни разу еще не была одна в лесу: она всегда ходила туда или с Диком или с Кернеем. Она никак не могла привыкнуть к этим огромным чащам деревьев, к их сумраку, к их густым благоуханиям, к странным пятнам света и тени, вызванным движением веток и огромных листьев, к чувству, что она окружена со всех сторон. Когда девушка находилась среди леса, безграничный простор атолла еще громче призывал ее к себе, и ее тоска по родине и отчаяние все усиливались.

Но сегодня она почему-то забыла свой страх перед деревьями, и призыв утратил на время свою силу. Оскорбление, нанесенное ей Кернеем, отодвинуло от нее все остальное, все образы, кроме образа первого человека, посмевшего нарушить табу неприкосновенности и ударить ее.

Она свернула направо и вышла в аллею, образованную двойным рядом высоких деревьев. Здесь росли густые папоротники, а над ними в зеленом полумраке качались канатообразные лианы, усеянные цветами-звездами.