Катафа вдруг почувствовала, как угорь, словно холодная змеящаяся лента, обвился вокруг ее левой ноги; затем стала она ощущать толчки как бы маленьких острых пальцев то в одну, то в другую часть тела — на нее натыкались оставшиеся в луже рыбы; но девушка не могла пошевельнуться из страха всколыхнуть воду и этим выдать свое присутствие.

Наконец, когда болезненный укол, обжегший ее, точно раскаленная игла, открыл ей, что рыба тригла[46]впилась ей в тело, единственным ее движением было тихо пустить по воде, точно плавающую водоросль, свою правую руку и внезапно сжать пальцы: тригла, пойманная рукой, была раздавлена насмерть.

Катафа принялась злобно месить остатки рыбки пальцами, и вдруг, когда уже отбросила их, до нее донесся резкий, душераздирающий крик, — она узнала голос Кернея.

Катафа вздрогнула, с быстротой ящерицы подняла голову и взглянула по направлению крика, затем снова поспешно нырнула в воду. Ей показалось, будто она увидела перед собой грозное божество.

Катафа знала море и его обитателей так близко, как знают его очень немногие натуралисты. Она видела, как десятки гигантских скатов входили в лагуну Таори, играли при свете звезд и наполняли ночь звуками, походившими на грохот больших пушек во время боевой стрельбы.

Она видела кашалота, загнанного насмерть свирепыми хищными рыбами, и осьминога со щупальцами длиною в сорок футов, плававшего, точно лопнувший воздушный шар, возле отмели, где водились лещи, выгнанного из глубокой воды какой-то подводной катастрофой; его рвали на части акулы[47], но глаза его все еще были живы, сумрачны и смотрели на небо с каким-то странным удивлением.

Но она еще никогда не видела самое ужасное из всех порождений моря — чудовищного декопода (десятинога), по форме похожего на бочку, с двумя клювами, глазами шириной в фут и десятью щупальцами, из которых два имели около пятидесяти футов длины.

Притаившись в темной воде, девушка лежала совершенно неподвижно, чутко прислушиваясь. Но больше ничего не было слышно, кроме звука то набегающего, то отступающего прибоя.

Затем, осторожно приподнявшись, она снова обвела взглядом риф. На нем ничего не было видно, кроме последних, еще тлевших угольков от костра. Шлюпка все еще стояла там, где ее привязали; от человека же, приплывшего в ней, не осталось ни малейшего следа.

XXI. Тщетные поиски Дика

XXI. Тщетные поиски Дика

— Керней! — кричал Дик, стоя перед домом в первых лучах восходящего солнца. — Хаи, аманои Керней! Где же ты, Керней?

Чуть заметная рябь шевелила лагуну красками неописуемой красоты: от светящейся голубизны ближайших луж они переходили в пурпур и сиреневые оттенки залитого водой коралла, за которым лежали переливчатые сапфиры морской дали. И над всем этим — легкий ветерок, голубое, точно незабудка, небо и белоснежные чайки.