— Раскинь мозгами!

Очень легкая борьба, записная книжка Нестера Петровича падает к ногам Избасара.

Он опять дремлет. Книжки на полу уже нет. Блоха мусолит деньги толстыми пальцами: один банкнот себе, один — Калюжному, один себе, другой…

Пачка разделена. Оба молча, не глядя друг на друга, выходят из конторки. Хлопает дверь, щелкает замок. Блоха забыл даже про Избасара. Он теперь ему был не нужен. Катер с мукой отвалил от пристани.

Когда шаги Калюжного и Блохи затихли, Избасар поднял голову. В глазах у него ни капли дремы. Кусочек неба, который он видит через окно, полон звезд. Еще какое-то время Джанименов сидит неподвижно. Он боится поверить, что так удачно сложилась для него эта поездка на пристань. Какой-нибудь час назад он думал, что сведения о запасах нефти не собрать. Это невозможно. Даже не представлял, с какого боку приступить к их сбору.

Было поэтому от чего чувствовать себя сейчас на десятом небе. Теперь можно было трогаться в обратный путь. Увязав мешок, Избасар вылез в окно и пошел седлать дончака. Остановил он его у жившего возле пристани старика Асантая.

Когда Асантай закрыл за Избасаром скрипучую калитку, была уже ночь. Отдохнувший, накормленный и напоенный дончак, пофыркивая, плясал под Джанименовым. За пристанью дорога разбежалась надвое. Одна несгибаемой полосой туда, к косе, другая кинулась в сторону.

«Всего шесть верст», — обрушилось, как лавина, неодолимое желание на Избасара, и рука сама натянула повод.

— Тпру, лысый, тпру.

«Проехать и, не слезая с коня, заглянуть во двор дома, где прошло детство, юность… Там, видимо, все как было когда-то. И в доме напротив, где жила Дамеш, тоже все, как было».

Этот домик вечерами манил к себе крайним окошком. Отец Дамеш, конечно, живет по-прежнему там. Можно переброситься с ним парой фраз, опросить будто невзначай. «Кто знает, возможно, никогда больше не придется побывать в Ракушах…».

И Избасар послал дончака на дорогу, что ринулась с пригорка в сторону.

Уже после, когда миновал единственное на всем этом куске побережья топкое место, притаившееся среди закисших камышей, где, пробираясь по узкой части, дончак увязал по щиколотку, он вспомнил про бородатого казака и обеспокоенно оглянулся. Но тут же успокоил себя: «Не узнал он меня. Иначе бы на пристань явился».

Все же, развязав на ходу мешок, Избасар переложил наган за пояс.

Дорога, а точнее конная тропа, узким ущельем рассекла камышовые дебри. Под копытами иноходца то похрустывал песок, то чавкала вода.

Может, полвека назад, а может, больше здесь было море. Когда-то оно поднималось до самого Гурьева, но солнце выпило его постепенно. Под жгучими ветрами in пустыни сжался, усох древний Каспий. Обмелели и его поильцы — реки. Там, где еще полвека назад шумели волны, теперь шумят вдоль берегов непроглядные камыши, тянутся вперемежку с песчаными косами седые солончаки и вязкие топи, которые здесь называют соры.