— Куда же девался ваш приказчик?

— Не брал греха на душу. Господом богом клянусь. Он попросил расчет перед самым моим арестом. Я его рассчитал. Малый он был честный.

— Гуреев — его фамилия?

— Да. Я слышал, что он умер от тифа.

— Когда слышали?

— Когда сидел в тюрьме, по-моему.

— Кто сказал вам об этом?

— Сейчас не помню.

Новягин опять спросил:

— А все же, как ваша настоящая фамилия?

— Моя фамилия… — Гуреев криво усмехнулся. — Надо же! Даже выговорить трудно, непривычно как-то. Будто чужая.

— Отвечайте на вопрос!

— Газарх. Га-зарх, Григорий Матвеевич.

— Вот теперь, гражданин Газарх, продолжим наш разговор. И опять коснемся двадцать второго года. За что вы были арестованы органами ГПУ?

— Ну как вам сказать? За что? Время было такое — смутное, недоброе. Чуть что не так, кричали: «Буржуй, кулак, саботажник, контра!» В политике я разбирался слабовато, шумел тоже, по неразумию своему…

— Я вижу, вам никак не хочется говорить правду.

— С тех пор немало лет прошло. Человеку в моем возрасте немудрено запамятовать.

— Если хотите, могу напомнить: в 1918 году в Акмолинске был совершен белогвардейский переворот, и не без помощи местных купцов-воротил Моисеева, Газарха, Кривина и других.

— Не спорю. Может, и так. В то время мы и думать не думали, чем обернется для нас бескорыстная помощь бедствующим братьям своим.

Новягин по-прежнему спокойно продолжал: