Жан выпил, по телу разлилось тепло, боль притупилась.

— Я не буду принуждать Вас отвечать на вопросы, которые Вы, как офицер, считаете неприемлемыми, ответьте мне только на один: по чьей инициативе Вы оказались в России, по Вашей собственной или по приказу командования? Какого командования? Генерала де Голля?

— Как офицер, я подчиняюсь своему главнокомандующему, генералу де Голлю, я добровольно выразил желание сражаться за Францию.

— Но где Франция, и где Россия?

— За Францию сражаются там, где сражаются против Германии.

— Понятно. Вы доброволец, но кто инициатор создания воинских формирований для переброски их в Россию? Генерал де Голль? Или это инициатива таких же добровольцев, как Вы?

— Именно такие добровольцы, как я, определили решение генерала де Голля.

О сбитом французском летчике уже было доложено в местное отделение абвера, и капитан Шульц тут же прибыл на аэродром, куда доставили пленного француза. Он вошел в штаб уже во время допроса.

— Это он? Сбитый французский летчик? — спросил Шульц.

— Он.

— Допросили? Что говорит?

— Говорит, что воинские формирования для переброски в Россию сформированы генералом де Голлем.

— Спросите его, Шварц, какие формирования? Состав? Численность личного состава? Номера частей?

Майор перевел Жану вопросы капитана.

— Я не буду отвечать на эти вопросы.

— Он отказывается отвечать. В гестапо ему быстро развяжут язык, у них даже немые разговаривают, а я вынужден соблюдать видимость приличия.

— Гестапо? — возмущенным голосом спросил Шульц. — Причем здесь гестапо? Это вопросы внешней разведки. Нужно знать, кто за этим стоит, не появятся ли здесь в ближайшее время английские и американские войска? А гестапо пусть ловит партизан.

— Ну, в те вопросы, что Вас интересуют, вряд ли он посвящен.

— Мне приказано доставить его в Германию, желательно живым и целым, там разберутся. Что с ним? Он ранен?

— Сломал ногу, неудачно приземлился с парашютом.