Вагон качнулся. Перелетный испуганно вздрогнул. Эшелон в любую минуту могли подорвать партизаны. Неужели это случилось? Нет, пронесло. Перелетный облегченно вздохнул, расстегнул пуговицы реглана, сунул руку в карман пиджака, где находилось свидетельство, выданное еще штурмбанфюрером СС Вассерманом. С таким документом можно было проехать и пройти далеко.

Свою личную линию в войне Перелетный определил еще летом сорок первого года, после первых поражений Красной Армии. Что ж, он ошибся в этой «политике». Вышло не так, как думал. Но кто не ошибается в жизни? Однако эта ошибка пока что в его пользу. Он жив, не знает горя, мытарств, когда уже умерли миллионы, а три четвертых его ровесников, если не больше, погибли.

В его воображении всплыла золотоволосая Таня, первая любовь Андрея Стоколоса, красивая, недоступная. Таня чем-то напоминала ему спелую сливу с сизым пушком, к которому ничьи пальцы не прикасались. Такой Таня привиделась и в тот день, когда Вассерман заставил его дежурить возле раненой: не скажет ли девушка в бреду что-нибудь про казацкую саблю. Не сказала. Слива в сизом пушку разбудила его воображение, и он добился своего, чего не удалось бы ему никогда, если бы не было этой войны, если бы Таню не ранил штурмбанфюрер Вассерман. Пусть во всем этом есть что-то животное.

Ну и что? Зато Таня не досталась никому из тех сопляков-десятиклассников — ни Гнату Тернистому, ни Павлу Оберемку, ни Андрею Стоколосу.

Они еще в школе строили из себя героев! Где они теперь?.. Павло, наверно, погиб на дне Балтийского моря в своей подводной лодке. Гнат, конечно, сгорел в танке. Третий… Андрей Стоколос… Разве что генерал Шаблий пригрел его в своем штабе на радиослужбе. А может, и его уже нет в живых.

— А я живу! Ха-ха! — засмеялся злорадно Перелетный, прислонившись лбом к оконному стеклу вагона.

6

6

Победное наступление Красной Армии испортило настроение атаману Тарасу. Радужные думы и замыслы создать если уж не самостийную Украину, то хотя бы независимый Полесский край и быть первым министром и главнокомандующим, растаяли еще в июле — августе сорок третьего. Именно тогда он был уже готов согласиться с советскими партизанами на нейтралитет. Черчилль, Рузвельт и Сталин договорились об открытии второго фронта.

Нейтралитет означал бы избежать открытого боя, выиграть время. Не может же долго английский и американский империализм находиться в одной упряжке с большевистской Красной Армией. Нейтралитет между «Полесской сечью» и партизанами был бы желателен именно летом сорок третьего — сохранилось бы войско, укрепилось бы командными кадрами, военными специалистами. Пусть себе воюет Красная Армия с Гитлером. А он продолжал бы вести свою политику, дескать, он тоже против немцев на Украине. Пусть знают об этом и в Лондоне, и в Вашингтоне. Это не сорок первый год, Красная Армия уже на Днепре и даже на Правобережной Украине.