— Отчего же… Да он ведь ко всем пристает. На меня насел — спасенья нет… Давно ли работаете на дороге, да сколько вам платят, да сколько вам лет и неужели вы воевали. Воевал, говорю. Вот, и сувенир имеется.

Калистратов улыбнулся. Иван Фирсович охотно демонстрирует военный сувенир — вмятину на груди. На груди, не где-нибудь. Свидетельство доблести.

— Из русских он, — продолжал проводник, наливая майору чай. — Белоусов фамилия.

Форменный Белоусов. Усов, правда, нет, а лицо белое, круглое. Толстые губы. Даже странно, что такой Белоусов — иностранец. Да еще дипломат.

— Дипломат он не ахти. Паспорт только… Бизнесмен он. От авиакомпании. В Москве совещание послезавтра по вопросам пассажирских перевозок, так он — от компании.

Майор заметил, что Белоусов, видимо, не ленится рассказывать о себе, и проводник подтвердил — да, выкладывает полную биографию.

В купе постучали.

— Товарищ майор!

Калистратов едва узнал сержанта Арабея — так сильно взволнован парень, обычно тихий, сдержанный.

— Ну, что у вас?

* * *

Арабей доложил не сразу, и не потому, что не находил слов. Не оборачиваясь, он шарил по двери, нащупывая ручку. Закрыл он машинально и спохватился, проверил.

— Литература, товарищ майор.

В условиях досмотра это слово имеет лишь одно, весьма определенное значение. Сержант перевел дух. Калистратов спросил нетерпеливо:

— Где?

— За обрешеткой, товарищ майор. В уборной.

— Так, так…

Одного взгляда достаточно, чтобы определить — те же самые… Отпечатанные в Мюнхене. Еще находка в том же вагоне! Нет, удивления Калистратов не испытал. Он допускал и это.

— Идем, сержант!

Арабей отодвинулся, чтобы пропустить майора. Калистратов дернул дверь.