— Так какие же немцы?

— Вагон пять.

Отвечает усердно, выговаривает, как на уроке. И выбирает слова, осторожно выбирает, стыдно ему своих ошибок, сыну русской из Смоленска.

— Я там… Я туда ходил вчера, вагон пять. Вечером, может быть восемь часов. Вчера вечером.

— Вчера?

— Да, да. Но я не знал… Я сегодня посмотрел сюда, — и Бринкер оттопырил нагрудный кармашек куртки.

Вот где он обнаружил листовки. Почему не сразу, только сегодня? Что ж, этот кармашек не всегда нужен. Не то что нижние, на бедрах.

Майор сознает, что он досказал за Бринкера, поспешил, не сладил с собой. Реакция на запинающуюся, лаконичную речь бельгийца, — через час по чайной ложке.

— Кто-то вложил сюда листовки?

— Да, совершенно верно.

— И вы не заметили?

— Нет. Одежда висела на… Крючок, да? Я повесил. Мы разговаривали.

Что-то все-таки раздражает в нем. Пожалуй, бесстрастность. Отвечает, как автомат. Чересчур все уравновешенно в этом молодом человеке. Значит, куртка висела в купе на крючке, и он не следил за ней, так как беседовал с кем-то.

С кем же?

Оказывается, знакомая у него в пятом вагоне. Немка из делегации, по имени Клотильда. Сокращенно — Кло.

— Кло — нет, — прибавил Бринкер уверенно. — Кло не фашист.

— Фашистов там, мне кажется, нет. Делегация едет к нам с добрыми намерениями. С самыми лучшими.

— Простите, пожалуйста. Если десять германцев — один-два фашиста обязательно.

Он немного повысил голос. Чуточку вышел из равновесия. Ишь ты, вывел процентную норму!

— Кого же конкретно вы обвиняете?