Я заткнул уши. Я умолял ее уйти, жаловался… Потом, как мне кажется, я потерял сознание.

Когда буря утихла, я попросил слугу дать мне хины. Приняв большую дозу, я заснул и к полудню почувствовал себя лучше. Мое решение уехать на следующий же день окрепло еще больше.

Встав, я съел свое рагу из риса и выпил стакан рому. Потом уложил чемоданы. Мануэла не подавала признаков жизни. Но она внушала мне теперь такой ужас, что я вынул револьвер, положил его под рукой. У меня росло желание выстрелить в нее, не задумываясь, если бы она появилась. В эту минуту я не думал о последствиях. Бестия будет убита, яд исчезнет. Вот как я рассуждал тогда, если это вообще можно назвать рассуждением…

Наступила ночь, душная в ожидании близкой грозы. Небо стало совсем черным. Хоть бы дуновение ветерка! Я задыхался. При свете карманного фонаря я съел свой ужин. В углу комнаты стояли чемоданы, уже совершенно готовые к отъезду. Я с трудом переводил дыхание, какая-то странная тревога сжимала мне горло. Ведь я покидал Мануэлу, как подлец, тем более, что я еще продолжал любить ее. Но, оставляя ее дом, мне казалось, что она была олицетворением всего зла в мире. Что она должна думать обо мне? Смогу ли я увидеть ее снова?

Я сгорал от желания, но чувствовал, что могу сойти с ума, если увижу ее еще раз. Ее глаза, эти глаза, столько времени очаровывавшие меня волшебной силой любви, эти темные нежные глаза больше не принадлежали ей, они были теперь другой вдовы, «черной вдовы» оттуда, с горы… Безумие, галлюцинация, хорошо, называй это как хочешь… Предопределение для меня? Возможно. Можешь смеяться.

— Но я совсем и не думаю смеяться, — возразил я. — Уверяю тебя, что слушаю с живейшим вниманием. Только прошу тебя, не пей больше. Ведь ты будешь совершенно пьян.

— Пьян? — расхохотался Марсель, — пьян? Вот что ты думаешь! Сколько раз я пробовал напиться допьяна… с того времени… но это невозможно. Я застрахован, старина, застрахован для того, чтобы погибнуть.

И он залпом осушил такую порцию, которая свалила бы с ног любого гренадера.

— Итак, продолжаю. В гациенде было совершенно тихо. Вдалеке ворчала гроза, но я чувствовал, что она не разразится над городом. А это самое худшее, знаешь.

Я, почти не раздеваясь, растянулся на кушетке, подняв штору, чтобы в комнату через железные перекладины окна входило хоте немного воздуха. Я смотрел на облака, проплывавшие по темному небу.

Протянув с кровати руку, я дотянулся до перекладин окна и почувствовал, как на мои пальцы упало несколько тяжелых теплых капель, похожих на кровь. Потом я забылся беспокойным сном, полным кошмаров, от которых я просыпался каждое мгновение. Только под утро я заснул более глубоким сном, измученный тревогой и духотой…