Паук спрыгнул с коляски и вышел из сарая. Обойдя его, добежал до березовой рощи и за деревьями увидел еще одну постройку. Он обошел ее. Это была баня и стояла она запертой. Паук сквозь узкое, низкое окошко заглянул внутрь. Внутри было темно, и только вглядевшись пристальней, можно было различить черный дощатый пол и полок у противоположной стены.

Дверца чердака была приоткрыта. Царапая когтями бревна, Паук забрался по стене наверх. Туда, где когда-то сушили ячмень для солода, коптили мясо и хранили березовые веники. Пахло жизнью, и закопченный дымоход словно излучал нежное тепло.

Он наткнулся на оторванную доску и спустился в баню. В стене над печкой зияла ниша, которая сразу приглянулась ему. Забравшись туда, Паук повернул голову в сторону низкого окошка и застыл. Сквозь закопченное окно пробивались лучи солнца. Снаружи медленно покачивалась на ветру схваченная морозом полынь. Еле слышно доносился шелест елей.

Паук задремал. Когда он очнулся, за окошком пылал закат. Ели стихли, и весь мир погрузился в тишину. Паук смотрел и смотрел в закопченное окно. Солнце уже зашло, стемнело, а он так и не шелохнулся. Так просидел он до поздней ночи, не вздрогнул даже, услышав громкий крик совы и крадущиеся шаги неведомого ему лесного зверя. Он, видно, ощущал себя в полной безопасности, разнежился и перестал обращать внимание на все, что происходит снаружи. Паук погружался в долгий, безмятежный сои, чтобы проснуться весной бодрым и обновленным.

Шли дни и ночи; пасмурная погода сменялась ясной и звонкой, спокойная, тихая — шумной, ветреной. Под ветром бревенчатые стены старой бани скрипели, и через все щели проникало холодное дыхание близящейся зимы. Паук не заметил, как она наступила. Он и в самом деле уснул. Глубоким сном…

Проснувшись как-то, заметил, что снега намело до самого подоконника. Увидел, что на стебле занесенного снегом чернобыльника, поклевывая семена, сидит синичка. Птица внезапно вспорхнула, и послышался хруст снега. Кто это? Паук вздрогнул и снова оцепенел. Жизнь едва теплилась в его глазах, он был похож на голыш, положенный в нишу над старой печью.

Мимо пронеслись на лыжах дети, скрип снега отдалился и затих совсем.

На этот раз тишина длилась долго, никто не проходил мимо старой бани. Только уже к весне прилетел дятел и, словно проверяя прочность закопченных бревен, принялся их долбить.

Еще — к бане подошел голодный кабан, ткнул клыками порог, но тот держался крепко, и могучий лесной зверь грузно потопал дальше.

Потом Пауку показалось, что солнце в небе поднялось выше обычного — тень от подоконника на полу явно укоротилась. Но до поры, когда все вокруг распустится, расцветет и оживет, было еще очень долго. И Паук дремал, и выдержка его была безграничной, как черная вечность, породившая его. Сквозь дремоту он ощущал — туча заслонила солнце, ветер шуршит о гребень крыши, гудит ближний лес, и время неудержимо клонится к весне.