Я так завидую тебе, что ты сирота.

Зная тебя, я понимаю, что грядёт.

Они открыли свой чертов "ящик Пандоры". Сиротой теперь быть гораздо лучше.

P.s. Привет от меня малышу Солли. Давно хочу сознаться, что это я придумал ему имя. Он сидел в 5-ом вольере. Нота соль 5-я по счёту… Солли! Надеюсь, вы дружите.

P.p.s. В ночь когда бомбили мне приснилась толстуха из Токио. Помнишь, возле бара на площади? Толстуха в костюме мыши, что подвела итог нашему спору? Мы решили, что первый встречный решит судьбу человечества… Если скажет "ДА" – значит шанс исцелиться есть. Если "НЕТ", значит ничего уже не исправить…

В моем сне она снова кричала "НЕТ". Так громко, что дома начали рушиться. Я проснулся в холодном поту.

Кэт, я думаю господь посылает нам знак этим сном. Когда решишься – я с тобой".

Мужчина отодвинул письмо.

Отхлебнул из кружки, обхватил голову ладонями и молча смотрел в одну точку. Одна за другой на стол шлепались крупные капли слез. "Господи! Помоги мне! Помоги принять правильное решение!" – прошептал он, хотя прекрасно знал, что решение уже принято. Кэтти встал и вышел на улицу. Поднял к небу глаза и, соединив вместе ладони, принялся бормотать: "Господи, прошу тебя, дай мне мудрости. Помоги не наделать ошибок. Пошли мне гармонию и уверенность. Так больно. Так страшно".

Постояв несколько минут, он понял, что впервые в жизни молитва не принесла ему облегчения. И хотя чего-то подобного и следовало ожидать, это было особенно страшно.

"Дай мне знак, если я задумал неправильное. Останови меня, Господи! Дай мне умереть прямо сейчас! Пока душа не взяла греха великого!

Или помоги! Чтобы все получилось во славу твою…"

Кэтти быстрыми шагами прошёл за дом и распахнул ворота, ведущие в лес. Потом зашёл в курятник и, взяв за шкирку, начавшего брыкаться медвежонка, вынес его из лагеря.

"Иди! – прокричал он, – ты свободен!"

Перепуганный зверёныш, загребая передними лапами пополз в сторону. Задняя часть по-прежнему безжизненно волочилась по земле.

"Как же гадко на душе!" – прокричал мужчина и направился в сторону дома, на ходу вытирая рукавом застилающие глаза слезы.

Дома он схватил ружьё, передернул затвор и, продолжая повторять "Как же гадко на душе!" , направился к выходу.

Без труда отыскав медвежонка, который успел отползти всего на пару метров, Кэтти навёл на него дуло и прицелился.

"Самый страшный грех, – процедил он, – это равнодушие".