— Сюда, — шепнул Рожков, показывая на крутой вход в погреб.

Двери открыты настежь. Снизу повеяло застоявшимся воздухом, запахло трухлявым деревом, сырой землей.

Все трое молча спустились в погреб и прикрыли за собой двери. Рожков высек огонь, зажег свечку. На земляном полу, в углу, лежала большая куча глины. В одной из стен зияло черное отверстие. Возле нее вымазанные в глине топор и лопата.

— Примерно половину расстояния мы уже прокопали, — сказал Рожков. — Еще локтей пять или шесть.

— Успеем за ночь?

— Успеем, если работать напеременку.

— Тогда не будем терять времени, — заторопился Арсен и, схватив лопату и топор, нырнул в узкую дыру.

С первых же ударов он понял, как тяжело им придется работать. Глина сухая и твердая, как камень. В тесноте не размахнешься, не ударишь как следует топором. А отбитую глину нужно насыпать в корзину и, пятясь назад, вытягивать из глубокой норы.

Но ничего не поделаешь. Где-то здесь совсем недалеко изнемогает в темнице Роман, и его во что бы то ни стало надо сегодня же освободить.

Глухо тукает топор. Бухает лопата. Шуршит, осыпаясь, глина. Потрескивает сальная свеча, наполняя пещеру чадным смрадом.

Долго, томительно долго тянется время. Звенигору сменяет Грива, а того — Рожков. Чем дальше, тем чаще приходится сменять друг друга. Пот заливает глаза. Нечем дышать. Землекопы напрягают все силы…

Сгорела одна свеча, потом вторая.

Потные, утомленные, перемазанные глиной, они набрасываются на твердую желтую глину, как на смертельного врага. Нехотя, понемногу глиняная стена отступает, отступает… Когда совсем нечем стало дышать, открыли двери, и в погреб ворвался свежий поток прохладного воздуха, который охладил разгоряченные тела.

Но двери вскоре пришлось закрыть: начинало светать. И тогда наконец лопата ударилась о камень.

— Добрались! — сообщил товарищам Звенигора. — Ломаю стену!

Он топором расковырял шов, вывернул несколько кирпичей. Они глухо упали на землю, и тотчас же сквозь пролом из темноты соседнего погреба глянули Романовы глаза, освещенные мерцающим огоньком свечи.

Дончак протянул руки:

— Арсен! Брат!

Руки их сплелись в крепком пожатии.