– Понтий, я римлянин и говорю всегда прямо и понимаю только прямые слова!

Прокуратор внимательно и с лёгким презрением всмотрелся в глаза Панферы. Тот стоял против Понтия, широко расставив ноги, и был похож на разъярённого быка.

Пилат указал пальцем на грудь коменданта.

– Верно ли то, что ты был ранен в Иллирике двадцать два года назад.

– Да, Понтий.

Прокуратор надменным взглядом окинул притихших офицеров гарнизона и жестоким голосом рыкнул:

– Панфера, прикажи всем свободным от службы солдатам построиться во дворе крепости. И следуй за мной.

Во дворе он указал Панфере на центр, по всем сторонам которого стояли солдаты и заговорил:

– Панфера, я спрашиваю тебя: ты ли участвовал в сражении двадцать два года назад в ущелье Иллирика, когда Цезарь вёл окружённые врагами легионы на прорыв.

Комендант, чувствуя стеснение в груди, шумно выдохнул:

– Да, Понтий.

Прокуратор перевёл указательный палец руки на встревоженное лицо Панферы и громовым голосом продолжал допрос:

– Был ли ты, Панфера, тем легионером, который грудью встретил копьё, брошенное варваром в сердце легата?

– Да, Понтий.

– А знаешь ли ты имя легата, которому ты спас жизнь?

– Нет.

– Ну, так знай – то был Цезарь! И он помнит тебя.

Панфера всхрапнул, закачался и, не чувствуя ног, начал падать вниз лицом. Прокуратор, добродушно посмеиваясь, подхватил коменданта, передал его солдатам и распорядился обнести Панферу знамёнами и значками со священными орлами.

И пока происходил торжественный ритуал награжденья честью, герой весь потный, взволнованный смотрел себе под ноги и, не помня себя, то и дело качал головой.

В пиршественном зале крепости Понтий Пилат возлёг на ложе против утирающего слёзы Панферы и сказал: