После этого выздоровление Анжелы пошло сравнительно быстро, хотя, конечно, от последствий столь сильного потрясения нервной системы нельзя было избавиться за один день. Хотя она более и не была безумной, но все еще пребывала в расстроенном состоянии ума и была подвержена странным снам или видениям. Одно из них, посещавшее ее несколько ночей подряд, произвело на нее большое впечатление.

Сначала ей показалось, что она проснулась посреди ночи, и ее охватило чувство неизмеримого пространства, бесконечной тишины и глубокого одиночества. Ей показалось, что она стоит на возвышении в конце огромного зала, по которому тянутся бесконечные ряды колонн, поддерживающих чернильно-черное небо-крышу. В зале не было света, но она могла все ясно видеть; не было ни звука, но она могла слышать тишину. Только мягкое сияние исходило от ее глаз и лба. Она не боялась, хотя и была одинока, но чувствовала, что скоро что-то придет и положит конец ее одиночеству. И так она стояла много лет или веков — она не могла сказать, сколько именно — пытаясь постичь тайну этого величественного места и наблюдая, как свет, струящийся с ее лба, падает на мраморный пол и колонны или пронизывает тьму, словно падающая звезда — только для того, чтобы открыть новые глубины тьмы за теми, которые он пронзил.

Наконец с небесной крыши, которую никогда не потревожило даже легкое дуновение ветерка, мягко опустилась снежинка величиной с голубиное крыло; однако она была кроваво-красной, и в ее центре сиял чудесный свет, отмечавший ее падение сквозь тьму. Когда она бесшумно скользнула вниз, Анжеле показалось, что она видит человеческое лицо… Снежинка вспыхнула на мраморном полу, и красный снег растаял и превратился в кровь, но свет, сиявший в ее сердцевине, остался чистым и ровным.

Снова подняв глаза, Анжела увидела, что свод над ней был густо усеян тысячами и тысячами этих снежных хлопьев, каждое из которых светилось, словно алая лампа, и каждое отбрасывало свою собственную тень. Одна из теней была похожа на Джорджа, и Анжела вздрогнула, когда та пролетела мимо. Едва касаясь мраморного пола, алые хлопья таяли, превращаясь в кровь; некоторые светящиеся сердцевины сразу угасали, но большая часть продолжала гореть, и, в конце концов, пола стало не видно — повсюду разливалось море крови, усеянное мириадами огоньков…

И тогда Анжеле все стало ясно, потому что в ее голове зазвучал голос, возвестивший, что это одно из Божьих хранилищ для человеческих душ; что свет — это душа, а красный цвет снега, превращающийся в кровь, — это грех, который во время своего земного перехода запятнал ее первозданную чистоту. Алое море крови перед ней было свидетельством зла, совершившегося на ее веку; от каждой души исходило что-то, пополнявшее его ужасные воды.