– Ну, как вам Декрет? – с нервным смешком поинтересовалась Ханжикова.
Берг провел ладонью по глазам и снова уткнулся в документ[58]. Помолчав, он вернул листок Марии и ограничился только неопределенным высказыванием:
– М-да… Всякое видел, конечно…
– А вы не догадываетесь, для чего мой супруг знакомил меня с этим, с позволения сказать, «законоуложением»? – вкрадчиво поинтересовалась Ханжикова.
Берг изумленно вскинулся на нее:
– Неужели вы хотите сказать…
– Вот именно, Михаил Карлович! Это то, что вы подумали, но не произнесли вслух! Мой супруг решительно вознамерился вытащить меня из «болота мелкобуржуазного мещанства», в котором я «вынужденно барахтаюсь в силу утери классового чутья и женского скудоумия». Представляете, Михаил Карлович?
– С трудом, признаться… Может, вам стоило проконсультироваться относительно супруга с э… хорошим специалистом? Показать его знающему доктору?
Мария невесело хмыкнула:
– Как ни ужасно это звучит, но я бы предпочла бы узнать, что мой супруг просто сошел с ума. Сумасшествие – это все-таки болезнь. Но Павел не был сумасшедшим, уверяю вас! Во всяком случае, в общепринятом смысле. Он был искренне рад революции, но вовсе не потому, что возлюбил ее. Не потому, что верил в светлое будущее, – в новых порядках он видел возможность самоутвердиться, сделать карьеру, попользоваться открывшимися возможностями. Как инженер путей сообщения он был слаб и мало компетентен. Он знал свой «потолок» и понимал, что своим умом карьеру ему не сделать. И связей у него не было: родня «подкачала»! Ни дядюшки-министра, ни тетушки-графини… А тут такая возможность! Как он завидовал моему пролетарскому происхождению, Михаил Карлович! И как злился, что я не желаю ловить момент и кричать на всех углах о своем батюшке-машинисте паровоза! Он повесил на меня ругательный ярлык мещанки, глупой домохозяйки, которая заботится только о своей семье и обустройстве дома, об уюте, сытости домочадцев. Он кричал, что таких мещан вместе с прочими буржуями следовало бы отправить рыть траншеи в прифронтовой полосе. И что только необходимость поддерживать жизнеспособность нового государственного аппарата, бедного грамотными кадрами дает мещанам шанс на выживание. Забыла упомянуть, кстати, что самому Павлу мозги промыли основательно: после нескольких недель тесного общения с баррикадным отребьем он обращался ко мне «сугубо революционно»: «товарищ жена», или «товарищ Мария». Правда, когда мы были наедине, Павел слово «товарищ» не употреблял. Я по-прежнему была для него Машенькой и, простите, «зайчиком».