– Мы победим! – Иеремия приветствовал мой бросок воплем. – Мы победим!
Проскользнув между щитами первой шеренги, он оказался в безопасности, которая, как я полагал, будет лишь временной. Епископ склонился, взял собачонку на руки и лучезарно улыбнулся.
– Господин, ты поверил мне! – радовался он. – Камень Давида брошен! Мы победим!
Ульфхеднар уже накатывались, чтобы перебить нас.
Так укройтесь щитами ивовыми, И кольчужным доспехом оденьтесь, И в сияющих шлемах ворвитесь в толпы врагов. Изрубите вождей их мечами блестящими, Смерти предайте их предводителей. Ибо враги ваши Обречены умереть, вам суждена же сладость победы. Слава в бою!– Ничего подобного я не говорил! – возразил я.
– Ну, господин…
– Это поэма, я знаю.
– Тогда что ты сказал своим людям?
– Наверное, призвал убивать ублюдков. Или держать щиты крепче. Речи, подобные этой, – я ткнул в пергамент, – произносят перед боем, а не во время сечи. Скёлль не дал бы нам времени разглагольствовать.
Отец Селвин нахмурился:
– Иеремия… – Он знал, что чокнутый епископ – еретик, и чувствовал себя неуютно, говоря о нем. – А он и вправду использовал белену?
– Да. Украл горшочек у моего слуги и натер снадобьем грудь. Добежав до нас, он трясся, дрожал и лепетал. А потом повалился позади строя. – Я улыбнулся, вспомнив про то, как собачонка облизывала бледную физиономию чокнутого епископа. – Не уверен, осознавал ли бедолага то, что наделал.