Мюллер деревянно хохотнул:
— Это как раз помню… Любопытное умозаключение… Многосмысленное. И вполне рациональное…
— А закрыть уголовное дело Церера тоже рационально?
— Конечно, — ответил Мюллер устало. — Увы. Ну, валяйте дальше… Вот уж никогда не думал, что даже я так много наследил в архивах…
— Каждый человек, думающий о карьере,
— Не помню, — отрезал Мюллер.
— Это было третьего января тридцать третьего года, группенфюрер. Именно третьего января вы затребовали дела на людей СС, охранявших Гитлера… И нашли компрометирующие материалы на Кисселя: он привлекался к суду за растление малолетней, но был помилован, потому что ему не хватило трех дней до шестнадцатилетия, а девочке было девять… И вы вместе с Церером пришли к нему ночью, на Келенхоф, три, помните?
— Нет, — повторил Мюллер, напрягшись, — не помню.
— И Церер передал Кисселю три тысячи марок… За то, чтобы тот сказал, какие шаги намерен предпринять Гитлер после ухода Штрассера. Не помните?
— Конечно, нет.
Штирлиц достал еще листок и протянул его Мюллеру:
— Здесь расписка Кисселя, заверенная вашей подписью… И дата, самое главное, дата. Вы ведь перевербовали охранника фюрера накануне его поездки в Кельн для тайной встречи с бывшим канцлером Папеном…
— Не повторяйте коммунистическую пропаганду, Штирлиц. Это пройдет на публике, а со мною не надо.
Штирлиц покачал головой:
— В Лондоне только что опубликована стенограмма последних переговоров Гитлера с Папеном… Положение безвыходное, денег нет, партия разваливается, рабочие Рура — те, что не с коммунистами, — повернули к Штрассеру, что делать? И Гитлер вместе с Гессом, Гиммлером и экономическим советником партии Кепплером приехали в Бад-Годесберг, там Гитлер пересел в машину, которая доставила его в дом банкира Шредера… На пороге стоял Папен — «враг» НСДАП. А фюрер обменялся с ним рукопожатием. И в это время