Но и остальное: накрытый стол, пирожные, вино, музыка откуда-то сверху, суетливость хозяина – всё это свидетельствовало лишь о том, что вокруг… единый сгусток опасности. Этакое неведомое зло. Западня!

В. Пуришкевич:

«…Время шло, мирная беседа внизу продолжалась, а собеседники, очевидно, не пили и не ели еще ничего. Наконец, слышим, дверь снизу открывается. Мы на цыпочках бесшумно кинулись обратно в кабинет Юсупова, куда через минуту вошел и он. – Представьте себе, господа, – говорит, – ничего не выходит, это животное не пьет и не ест, как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства…»[312]

«…Время шло, мирная беседа внизу продолжалась, а собеседники, очевидно, не пили и не ели еще ничего.

Наконец, слышим, дверь снизу открывается. Мы на цыпочках бесшумно кинулись обратно в кабинет Юсупова, куда через минуту вошел и он.

– Представьте себе, господа, – говорит, – ничего не выходит, это животное не пьет и не ест, как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства…»[312]

Княгиня всё не появлялась. Феликс уже дважды бегал за ней, играл на гитаре и даже спел какой-то романс, а Ирины всё не было. Нехорошо. Происходило что-то непонятное, да и поведение хозяина очень настораживало. Неужели ревнует? Окажись сейчас рядом Ирина-ладушка, быть может, он бы и поверил этому вертлявому юнцу, который не в силах защитить даже собственную жену. От кого – от него, мужика! Сопляк, размазня…

Ф. Юсупов:

«Мы молчали по-прежнему. Тишина стала зловещей. Казалось, «старец» понял, зачем я привел его сюда и что хочу с ним сделать. Точно шла меж нами борьба, немая, но жуткая. Еще миг – и я бы сдался. Под его тяжелым взором я стал терять хладнокровие. Пришло странное оцепенение… Голова закружилась…»

«Мы молчали по-прежнему. Тишина стала зловещей. Казалось, «старец» понял, зачем я привел его сюда и что хочу с ним сделать. Точно шла меж нами борьба, немая, но жуткая. Еще миг – и я бы сдался. Под его тяжелым взором я стал терять хладнокровие. Пришло странное оцепенение… Голова закружилась…»

В груди щемило. Буквально давило булыжником. Явный признак тревоги. Редко, но в последнее время подобное случалось: так задавит, что впору стонать. Не молод уж, а сколь покушений натерпелся… Вспомнить дурочку эту… как её… Хиония… Ох, душа грешная! С бабами дело иметь – блуд несусветный. До сумасшествия доведут…

– Ну, так где княгинюшка-то? – привстал из-за стола Распутин. – Где?! – хлопнул, набычившись, по столу. – Зови, не томи…

– Сейчас, Григорий Ефимович, сейчас… – пролепетал, побледнев, Феликс. – Немного подождите… Выпейте винца, скоро вернусь… – Феликс кинулся к двери. – Она вот-вот будет…