Цианистый яд, попав в рот жертвы, через мгновение оказался проглочен. Смертельная игла, проскользнув вниз, ударилась о стенку желудка. Разбившись там на тысячи мелких иголочек, током крови она разнеслась по клеткам ещё минуту назад здорового и сильного организма. Самоуничтожение началось.

Когда Распутин наконец осознал, что его отравили, он вдруг заметался, хотел было вцепиться подлому князю в глотку и задушить. Но получилось только схватить погон. Испуганный князь, вырвавшись, выбежал вон, но вскоре вернулся и по-предательски выстрелил «гостю» куда-то в бок.

Неожиданно погас свет. В первый момент «старцу» показалось, что он умер. Во тьме кто-то зло чертыхался (неужто демоны в аду?!). Но нет. Нет! Свет, это просто погас свет… Чей-то голос потребовал зажечь спичку… Нащупав рукой ступеньку лестницы, Распутин, согнувшись от боли, стал карабкаться вверх. Вот и дверка во двор, спасение!..

Сзади послышались выстрелы – один, другой… Врёшь – не возьмёшь!

Он бежал что есть мочи, с надеждой глядя на спасительные чугунные ворота двора. А позади… Опалив горячим, что-то сильно ударило в спину. Онемевшие ноги, запутавшись, стали предательски цепляться за снег… Всё закружилось и куда-то понеслось. Постепенно карусель прекратилась, и над ним повисло декабрьское звёздное небо. Потом некая тень… И мрак. И тишина.

Доктор Косоротов, проводивший аутопсию тела Распутина, в акте вскрытия относительно признаков отравления ничего не отметил. Быть может, потому, что даже если подобные явления и были, то не очень выраженные. Как не стал акцентировать внимание на ранение плевры и диафрагмы, обратив свой взор на более тяжёлые сквозные раны желудка и печени.

Работая поздно ночью в плохо освещённом помещении, усталому патологоанатому было явно не до «мелочей»…

Первым свои воспоминания опубликовал Пуришкевич. Там нашло отражение всё – от отравления цианидом до «чудесного воскрешения» и почти «случайного» убийства Чудища. Мемуары Юсупова появились несколько позднее, уже в эмиграции. И у Феликса было много времени ознакомиться с тем, что написал его подельник. Поэтому поддержать Пуришкевича (к тому времени умершего от сыпного тифа) не составило большого труда. Да-да, именно всё так и было: и отравление, и «воскрешение», и наше непосредственное героическое участие. Этого неотравляемого, неубиваемого и, вообще, бессмертного, – мы его всё-таки убили! Об остальном – пусть судят читатели. Верить или не верить – исключительно их дело.

Ловко. Впрочем, Феликса можно понять. Мемуары обоих появились не на пустом месте. История с убийством Григория Распутина оказалась слишком грязной. И хотя до судебного вердикта дело не дошло, от грязи нужно было срочно избавляться. Следовало оправдываться. И они попытались сделать это публично – пером.