Обертфельд оглянулся на Кононова, который, извергая проклятия, шарил вместе с кем то по мокрым кустам, в поисках своего «Макарова». Штырь спокойно ждал распоряжений, гладя ладонью ствол автомата. Наконец «майор» спросил у него:

— Кто нибудь из этих солдат ушел?

— Нет, всех повязали.

— Этих прикончить и вместе с остальными зарыть. Причем зарыть добросовестно, не абы как. Ясно?

Штырь кивнул. Потом по очереди всадил одиночные выстрелы в головы десантников.

— Фу… — Обертфельд неожиданно упал на колени и согнулся до самой травы. Его рвало.

— Что встали, доставайте лопатки, ройте яму. И кровищу, кровищу листвой присыпьте и табаком, не дай бог с собаками искать будут. Сигарет не жалеть! — Кононов брезгливо отвернулся от корчащегося в предсмертных конвульсиях солдата.

— И дембелей тех, что в «Логове» работали, тоже нужно было пристрелить. А то подарков им надарили, грамот, значков… Еханые ублюдки. Чуть ли не до дому каждого провожали… А те все в кураже кобенились… — заворчал Штырь.

Пистолета Кононова так не нашли. Несколько боевиков принялись копать яму. Земля была рыхлой, жирной, но со множеством корней. Они рубили их саперными лопатками. Через пять минут, вспотев, боевики сняли прорезиненные плащи, мешающие рыть. Дождь сразу вымочил их выгнутые спины и бритые затылки. Штырь стирал пучком травы с ботинок кровь, подсвечивая себе фонарем. Остальных «майор» Обертфельд разогнал по своим постам и хриплым голосом велел «бдеть со страшной силой». А у боевиков чесались руки. У них появилось желание пострелять еще, побегать азартно по ночному лесу, ловя хоть новую группу диверсантов, хоть лешего, хоть папу римского. В каждом из них завелась какая то бацилла свободы. Вернее, вседозволенности и безнаказанности, именно она вирусом летала сейчас в лесном воздухе.

Бывшие уголовники тянули ноздрями едва уловимый запах пороха, таращили в темноту глаза и прислушивались к далекому шуму учебных боев. Водители же, собравшись под тентом первой машины, чавкали тушенкой и консервированной ветчиной, вполголоса травили анекдоты и потихоньку переругивались. Они были довольны вынужденной остановкой. Им не хотелось снова садиться на трясущиеся сиденья и, до отупения всматриваясь в огоньки передней машины, кивать отяжелевшими головами в такт колдобинам и кочкам дороги.

Им хотелось водки и женщин.

Тем временем со стороны шоссе вернулись вымокшие до нитки наблюдатели и, стуча зубами от холода, доложили:

— Танки ушли. Все чисто.

Невольные могильщики с четверть часа еще звякали лопатками, обрубая корни. Потом долго бродили с фонарями, подбирая то радиостанцию уничтоженной диверсионной группы, то оброненный штык нож, то втоптанный в грязь берет…