Проигрыши в теннис (а не на рояле!) сыграли свое недоброе дело. Возможно, что обидевшегося композитора уже сама обстановка в доме отдыха не настраивала на пафосный лад: не поддающиеся ему теннисные шарики, круглые, словно ноты, непривычно разбегались из-под ног Сергея Сергеевича. А цыплят по осени считают — вскоре по возвращении Прокофьева из Поленова состоялось прослушивание балета в Большом. Напуганное погромными статьями 1936 года руководство театра не одобрило новый балет. Оно и понятно: только-только отделались от «Леди Макбет» с ее низменными инстинктами, а тут опять про любовь, да к тому же юную: еще, чего доброго, приклеят новый политический ярлык… Не случайно, что на прослушивании не было Голованова, а Файер, как главный дирижер балета, ничего хорошего не сказал. Отвергли постановку и ленинградские театры.

В итоге мировая премьера «Ромео и Джульетты» состоялась за границей — в Оперном театре чешского Брно в декабре 1938 года. В СССР же честь запоздалой премьеры «Ромео и Джульетты» досталась Кировскому театру — в январе 1940 года балетмейстер Леонид Лавровский (он же Иванов) и художник Петр Вильямс представили трехактный балет, в котором Джульетту танцевала Галина Уланова, а Ромео — Константин Сергеев. Не зря Асаф Мессерер пишет, что «После этого (запрета на «Светлый ручей». — А. В.) на художественных советах и собраниях все чаще стали повторять, что Большой театр — это образцовый театр. В нем не место для экспериментов. Только лучшие спектакли, созданные в других театрах, принятые критикой и зрителем, то есть апробированные, могут быть перенесены на главную сцену страны. И так как Кировский театр мог экспериментировать, он и сохранял балетное первенство. В Большой театр один за другим стали “импортироваться” спектакли из Ленинграда».

«Импорт» балета в Большой театр состоялся в декабре 1946 года, те же балетмейстер Лавровский и художник Вильямс, та же Джульетта — «импортированная» Уланова с ее непревзойденным пробегом, а вот мужские партии танцевали уже другие: Ромео — Михаил Габович, Меркуцио — Сергей Корень (сверхпопулярный артист, с которого даже лепили фарфоровые фигурки), Тибальд — Алексей Ермолаев. Дирижировал Юрий Файер. В 1955 году эта версия балета попала на кинопленку, но Прокофьев ее не увидел, тяжелая болезнь — гипертония — унесла его в могилу. Композитор умер 5 марта 1953 года в своей коммунальной квартире в проезде Художественного театра[68]. Шостакович заметил в этой связи, что, мол, жалко — Сергей Сергеевич не узнал о смерти Сталина. Гроб с телом Прокофьева никак не могли вынести из его дома — квартал вокруг Дома союзов был оцеплен тройным кольцом милиции и сотрудников госбезопасности, охранявших тело усопшего вождя народов. С трудом удалось найти букетик цветов на могилку композитора на Новодевичьем кладбище.