Кто ходил в Большой театр, что за публика? В основном командировочные, из них и состояли очереди за билетами, поход в театр был для них частью культурной программы наряду с ЦУМом, мавзолеем и Третьяковкой. Намотавшись целый день по конторам и учреждениям, накупив по списку заказанный родней дефицит (лезвии для бритвы, батарейки для транзистора, крышки для консервирования и т. д.), набив этим добром свой портфель, в котором и так тесно от апельсинов и печени трески, командировочный, наконец, приползал на встречу с прекрасным. И не важно, что либретто оперы или балета он не знает и музыки вообще не понимает, главное — он в Большом, будет что рассказать дома. Удобно устроившись в кресле, сняв ботинки, рассмотрев в бинокль серпасто-молоткастый занавес художника Федоровского, богато украшенные интерьеры, ложи, посланец ткацко-прядильного комбината сладко посапывает уже к концу первого акта[113].

Артисты это тоже замечали. «Какие усталые, бессмысленные лица! Никакой заинтересованности в том, что происходит на сцене. Отсутствие в театре культурно подготовленной публики привело к ненужности выдающихся дирижеров, выдающихся вокалистов. Публика не понимает, не различает, кто дирижирует сегодня, а кто дирижировал вчера. Как же должен выкладываться артист на сцене, чтобы встряхнуть этого замотанного, не заинтересованного ни в чем человека и заставить его слушать спектакль, сопереживать! Поэтому главным в опере стала не музыка, а слова, выговариваемые в сопровождении музыки, чтобы донести смысл, содержание спектакля. Когда советские певцы выезжают за рубеж, их часто критикуют за преувеличенность игры, за резкость голосов, вокальной музыкальной фразировки. Но это — наш стиль, это стиль советского театра. Нетеатральная атмосфера зрительного зала продолжается и в антрактах. Публика не общается между собой, не обменивается впечатлениями — видно, что это случайные посетители, чувствуют они себя здесь стесненно и неуютно. Одни устремляются в буфет, чтобы как-то занять время в незнакомом им месте, другие в одиночку или парами молча двигаются по фойе, напряженно глядя в затылок впереди идущим. В Большом театре — около двух тысяч мест, но, несмотря на переполненный зал, артисты поют в основном для нескольких десятков человек. Тех, кто сидит в директорской ложе. Для своих коллег-соперников. Для своих родственников и почитателей, которые есть у каждого известного артиста», — переживает Галина Вишневская.

А во время войны был такой случай, характеризующий простоту нравов эпохи. Шла «Травиата». «Погасили свет, дирижер встал за пульт, и полились нежные звуки скрипки — симфоническое вступление к опере. Вдруг вся публика первых рядов вскочила и выбежала из зала. Спектакль приостановили, дали свет, и выяснилось, что на спектакль пришли фронтовики, которые, по случаю короткой передышки, были навеселе. Когда они увидели, что впереди сидят обычные горожане, их это возмутило: “Тыловые крысы впереди, а мы сзади!” Выхватили пистолеты и приказали всем “крысам” немедленно удалиться. Пришлось звать военную комендатуру для продолжения оперы», — свидетельствовал Иван Петров. Хорошо еще, что фронтовики не выгнали со сцены самих артистов — благо что пели они в этот вечер достойно…