Кто же “засек” меня, кто заметил, что я, в отличие от всех прохожих, не перешел улицу на зеленый светофор и остался стоять? После этого случая я стал замечать: в толпе всегда дежурили специальные люди — в обуви на меху, в теплой одежде и с радиопередатчиками. Они проверяли толпу, “отлавливая” всех подозрительных. У нас в театре работал скрипач Яша Шухман — весельчак и жизнелюб. Вечерами он любил играть в карты. Однажды на Старом Арбате — узкой улице, по которой по ночам проезжал кортеж машин, везущих Сталина на дачу, — Яков вышел из подъезда, улица была пустынна. Увидев фары подъезжавших машин, он поднял руку — и в ту же секунду кто-то втащил его обратно в подъезд… Ему повезло: он остался жить и даже продолжал работать в театре, но уже никогда его не допускали к правительственным концертам, никогда он больше не получал специального вкладыша в свой театральный пропуск. Даже на панихиду по случаю похорон Сталина, которая проходила не в театре, а в Колонном зале Дома союзов, его не допустили». Не пустили и Галину Вишневскую: молода слишком!

В случае несогласия артистов и музыкантов с действиями правительственной охраны, их дальнейшая судьба не внушала оптимизма. Скрипач Юрий Елагин вспоминал обстановку в своем театре в конце 1930-х годов:

«— Предъявите документы, товарищ, — услышал я тихий, но очень уверенный голос. Тут только я обратил внимание на человека в синем костюме и в военных галифе, стоявшего у этой двери и проверявшего документы у всех входивших. Подавив возникшее у меня инстинктивно чувство внутреннего протеста, я достал театральное удостоверение и протянул его человеку в галифе. Он долго, внимательно читал его и сверял фотокарточку с моей физиономией.

— Проходите, — тихо сказал он, разрешая мне пройти в фойе нашего оркестра, в которое я входил каждый вечер вот уже в течение семи лет моей службы в театре. Некоторые наши актеры не вытерпели и с непривычки возмутились.

— Зачем я буду показывать мои документы в моем театре? — сказал артист Шухмин человеку в галифе. — Я здесь двадцать лет служу. Меня каждая собака здесь знает. А вот вас-то я не знаю и в первый раз в жизни вижу.

— Предъявите документы, — еще тише и еще серьезнее произнес человек в военных галифе. — Иначе не будете допущены к участию в спектакле и пойдете под суд как прогульщик…

Я вошел в комнату оркестра, вынул скрипку из футляра и пошел в оркестр, чтобы настроить ее, как всегда, заранее. Было еще рано, публику в зрительный зал еще пускать не начали, и в оркестре было темно. Я хотел было пройти к моему месту, как вдруг отделившаяся от стены фигура загородила мне дорогу.