Он намотал на руку бисер, потом разжал стиснутые пальцы датчанина и вытащил зажатый в них топор. Вот это была редкая добыча! Топор оказался не железным и даже не бронзовым. Острое лезвие было вырублено из крепчайшего чёрного камня, и его украшали старые, очень старые руны… Решив, что разберёт их попозже, Видга сунул топор за ремень и вернулся к носилкам, кивнув Азамату:

– Пошли.

Торгейр лежал молча, запрокинув кудрявую голову…

Барсучане разбредались по полю боя, разыскивая раненых, пока окончательно не сгустилась темнота. Ютов, не сумевших уползти и спрятаться, волокли к берегу речки и безжалостно топили. Викинги не просили пощады.

Кто мог, пытался отбиваться. Кто не мог, молча принимал смерть в холодной тёмной воде.

– Жаль, что им не выпало лучшей судьбы! – сказал Гудрёд. – Многие были достойными воинами. Не всем понравилось, когда Горм хёвдинг велел меня связать.

Бьёрн хотел спросить его, как это случилось, но не успел. Толпа мерян, возглавляемая кугыжей, подошла к сгоревшему дому.

– Отдай нам пленника, – потребовал у Халльгрима старейшина. – Он должен умереть!

Халльгрим не понял его. Зато Бьёрну перевода не понадобилось. Белым медведем поднялся он над Гудрёдом, положив руку на меч.

– Не так проворны были они в бою, как после боя! – буркнул он в попорченную пламенем бороду. – Если им так уж нужен пленник, ловили бы его сами!

Сигурд молча встал рядом с братом.

Поняв, что добром викинга не отдадут, кугыжа обратился к Чуриле:

– Сотвори справедливый суд, княже. Вели отдать его нам! Он умрёт!

Чурила Мстиславич огляделся, не торопясь с приговором.

– Кажется мне, – сказал он Халльгриму, – твой человек вовсе не расположен его отдавать…

Сын Ворона ответствовал спокойно:

– Если ты прикажешь, конунг, он его отдаст.

Чурила помедлил, раздумывая, ссориться ли с Виглавичем или наживать врагов в Барсучьем Лесу. Потом решительно поднялся в стременах.

– Вот вам моё слово… Пусть меря посмотрит этого малого. Если видели его за каким непотребством, пусть судят своим судом… А не видели, никто его не тронет!