Люди забыли дышать: неожиданно великое дело решалось у них перед глазами. Всего Кременца внезапно коснулось оно – и предков в курганах, и любопытных детишек, и тех, кто вовсе ещё не был рождён… Даждьбог и тот, казалось, остановился на небе, и лёгкие тени от необъятных сил, что поднялись вдруг за спинами споривших…
Олег выслушал оскорбительную речь, не дрогнув лицом. Не попытался перебить. А слов про поединок и вовсе будто не заметил.
Чурила хотел было сказать – какие такие ещё мечи, ранен воевода, – но Мстислав шевельнул пальцами, и он промолчал.
Олег проговорил лениво:
– Много чести мне с тобой биться.
И исчезло, растаяв, видение двух сошедшихся сил. Только два человека, из плоти и крови, как и все стоявшие вокруг.
– Боишься! – закричал Улеб с торжеством. – Лжу защищаешь!
Олег всё так же спокойно пожал плечами: как хочешь, тебе же хуже. Вытянул из ножен широкий – в развернутую ладонь – длинный франкский меч и перебросил узорный черен в здоровую левую руку.
– Рубись правой, если хочешь, – с насмешкой сказал он Улебу. – Мне едино.
Забор княжеского двора трещал под тяжестью насевших. Людота глядел на друга из дальнего угла, по-гусиному напрягая шею и в кровь кусая губу. Пень еловый, ну что бы захватить с собой из кузни новенький, только что сделанный, отточенный с бережением и любовью… а в рукоять вложить язык чёрной змеи, чтобы помог в единоборстве…
– Слышь, плечо-то пусти! – обернулся стоявший впереди. – Вцепился, клещ!
Князь Мстислав пристукнул по земле костылём.
– Когда так, пусть бьются.
И дали Улебу меч. Не последней выделки, но тоже бесскверный, не придётся после каждого удара выпрямлять его ногой. Улеб попробовал лезвие ногтём, взвесил меч в руке и ничего не сказал. Должно быть, остался доволен.
И стали они сходиться для боя – ладожский умелец и воевода-вагир… Без щитов – одна рука нынче у Олега. А глаза у воеводы были серые, как само море Варяжское под непогожим северным небом. Холодное, неприветливое море.
Вот сошлись. И первым, не стерпев, скакнул вперёд Улеб. Занёс меч без большого умения, но с силой и яростью – на двоих. Варяг спокойно принял свистящий клинок, заставив ладожанина охнуть от боли, пронизавшей напряжённые пальцы. Отвёл Улебов меч в сторону и тут же ударил сам, срезав с макушки соперника лохматую прядь. Улеб только мотнул головой. И вновь прыгнул на варяга, ухватив меч уже не одной, а двумя…
Долго ли, коротко ли бились, Звениславка не видела. Как прижалась к Нежелане, как спрятала лицо у неё на плече – так и сидела. От железного лязга останавливалось сердце. Вот-вот прозвучит смертный крик одного из двоих. И свершится страшное, несправедливое – кто бы то ни был…