Но он не чувствует в себе этого счастья. Внутри он весь словно заледенел. Корчащееся внизу поле брани, словно лицо Горгоны, постепенно обращает его в камень. Змеи все копошатся перед ним, свиваются в темный узел у стен Трои. Там пал царь или царевич, идет борьба за тело. Кто же? Он приставляет ладонь к глазам, но не может ничего разглядеть. Патрокл ему обо всем расскажет.

Он видит все обрывками. Воины идут по берегу, по направлению к стану. Одиссей, прихрамывая, шагает рядом с остальными царями. У Менелая что-то в руках. Свешивается перепачканная травой нога. Из-под сделанного наспех погребального покрова торчат спутанные локоны. Благословен будь этот лед внутри. Он держится еще считанные секунды. И затем – его оглушает.

Он хватается за меч, чтобы перерезать себе горло. И только наткнувшись на пустоту, вспоминает, что отдал меч мне. Антилох хватает его за руки, и все начинают говорить разом. Но он видит лишь обагренный кровью покров. С ревом он отталкивает Антилоха, сшибает с ног Менелая. Падает на тело. Осознание подступает к горлу, душит. Наружу пробивается, вырывается крик. За ним – еще один, и еще. Он хватается за голову, рвет на себе волосы. Золотые пряди падают на окровавленный труп. Патрокл, говорит он, Патрокл. Патрокл. Снова, снова и снова, пока от имени не остается один лишь звук. Где-то там Одиссей, опустившись на колени, упрашивает его что-то съесть, выпить. Его охватывает рдяное, бешеное исступление, и он чуть не убивает Одиссея на месте. Но для этого ему пришлось бы выпустить из рук меня. А он не может. Он прижимает меня к себе так крепко, что я чувствую слабое биение его сердца, будто трепет крылышек мотылька. Последние обрывки духа – эхо – еще липнут к моему телу. И это пытка.

С искаженным лицом к нам бежит Брисеида. Она склоняется над телом, слезы льются из ее прекрасных темных глаз теплым летним дождем. Она закрывает руками лицо, воет. Ахилл не глядит на нее. Он даже ее не видит. Он встает.

– Кто его убил? – Его голос ужасен, это что-то надломленное, надтреснутое.

– Гектор, – отвечает Менелай.

Ахилл хватает громадное ясеневое копье, вырывается из сдерживающих его рук.

Одиссей хватает его за плечи.

– Завтра, – говорит он. – Он уже укрылся в городе. Завтра. Послушай меня, Пелид. Завтра ты убьешь его. Клянусь. А теперь тебе надобно поесть и выспаться.

Ахилл рыдает. Он прижимает меня к себе, он отказывается от еды, он не произносит ни единого слова – кроме моего имени. Я вижу его лицо будто бы сквозь воду, как рыба видит солнце. У него текут слезы, но я не могу их ему утереть. Такова теперь моя стихия, полужизнь непогребенного духа.