В редкую спокойную минуту Хильдигуннюр нашла местечко у стены дома и сидела там, прядя кудель, а лучи солнца играли на ее коже.

Хельга робко подошла к ней.

– Мама…

– Я знаю.

– Ч-что?

Старая женщина сощурилась, прикрыла глаза ладонью и посмотрела на нее против света.

– И я спросила, и тебе можно.

Хельга пыталась подобрать слова, но не могла.

– Что можно? – выпалила она наконец.

– Ты хочешь уйти. Тебе нужно уйти. Тебе нужно понять, кто ты такая, и найти свое место в мире. – Казалось, Хильдигуннюр хотела сказать еще что-то, но удержалась. – Ты можешь дойти с Тири и Вёлундом до их хутора. Поработаешь там немножко и двинешься дальше – им нужна будет помощь, пока они продадут то, с чем не смогут управиться. Они уедут, когда ты будешь готова. Что ты таращишься, как выброшенная рыбеха? Люди подумают, что я дурочку вырастила.

У Хельги не нашлось слов, ничего, кроме чисто физического порыва. Она рухнула на колени, обняла свою мать за шею и прижалась что было силы.

– Что это? Удушение? – Хильдигуннюр изобразила кашель, но в голосе ее была улыбка.

Горячие слезы катились по щекам Хельги, а когда она почувствовала руку, что гладила и трепала ее затылок, то губы у нее задрожали как у младенца. «Глупая девчонка. Глупая, глупая девчонка». Но ей было все равно. Она была всем – эта женщина с ее неистовой любовью к семье, ее верностью и защитой, которую она дарила, – всем, что значил для Хельги Речной хутор. И поэтому она плакала.

– Мы еще увидимся, дочка, – прошептала ее мать. – Я это знаю. У меня тут не так много дел осталось, и когда я их закончу, то найду тебя и посмотрю, как ты поживаешь.

Собрав в кулак всю волю, что у нее была, Хельга смогла выпустить мать из объятий. Она неуклюже поднялась на ноги.

– Спасибо, – всхлипнула она; голос ее был хриплым. – Мне нужно… что мне нужно?..

– Пшш, – отмахнулась от нее Хильдигуннюр. – Я собрала твои вещи, пока ты таскала воду. Иди, поговори с Тири. Мы скоро будем готовы с вами попрощаться.

Странно ей было идти по дороге, словно Хельга знала ее не так хорошо, как думала.