Не имея возможности перейти на начальственный рык, Рузский шипел и подсвистывал, рождая устойчивую ассоциацию с маневровым паровозом. В голове у Распутина при виде этой “паровозной топки” с ножками крутилось четверостишие:

“Чешет, как по рельсам! – с долей восхищения думал Гриша, слушая генеральские эскапады. – Ну ты смотри, как плетёт кружева из ругательств и ни одного матерного! Эх, такого бы преподавателя художественной словесности – в каждое общевойсковое училище, чтобы курсанты понимали, как правильно вести разъяснительные беседы с личным составом. Но про деньги – это здорово. Очень вовремя. А я голову ломал, как всучить ему чёртову взятку…”

– Ваше высокопревосходительство! – вклинился Гриша в непрерывную лавину генеральского возмущения, – желание помочь революционно настроенному генералитету – одна из главных причин, заставивших меня совершить не самое безопасное путешествие.

Произнося последние слова, Распутин водрузил на стол аккуратный кожаный саквояж, конфискованный на вилле товарища Ганецкого.

– Что это? – прервал Рузский свой яростный спич, заинтересованно оглядывая дорожную сумку.

– Без малого – миллион в рублях, долларах, фунтах и банковских векселях.

– И это всё ваше?

– Нет, это – ваше. Ничего моего в этом мире нет…

– Я мзды не беру, – гордо заявил Рузский, аккуратно убирая саквояж под стол…

– Знаю-знаю, – кивнул Распутин, – вам за Державу обидно…

– Точно так-с! Простите, мистер Кеннеди, мне очень знакома ваша внешность. Где мы могли встречаться?

– Мир полон похожих людей, практически двойников. Скорее всего, с кем-то из них вы меня путаете. Нет, встречаться раньше мы не могли. Разве что в Северной Каролине. Вы бывали в Америке?

– Только за этим вы совершили столь долгое и утомительное путешествие? – кивнул Рузский на спрятанный саквояж.

– Нет, – покачал головой Распутин, – моя миссия заключается в наблюдении за трансфером власти, посильной помощи вам в этом трудном деле и эвакуации, если что-то пойдёт не так.

– То есть вы – мой ангел-хранитель.

– Спасибо за комплимент. Меня чаще называют демоном-искусителем.

– В нашем суматошном, противоречивом мире одно второго не исключает. Что-то ещё?

– Совершеннейший пустяк – пожелание о включении в текст отречения вот этих условий…

Рузский, прежде чем взять протянутую бумагу, аккуратно протёр стекла и глубже насадил на нос тонкую дужку очков, осторожно, словно это была крапива или терновник, принял листок, вчитался, поднял брови и исподлобья бросил взгляд на собеседника.

– Хм… Вам не кажется это слишком… смелым.