– Скажи-ка мне, Новицкий, как ты помыслишь о владыке Филофее? – задумчиво спросил Матвей Петрович. – Ты ведь учёный человек, в одном коллегиуме с владыкой обучался. Кто он – Филофей?

– Се годнэйший муж, – удивившись, осторожно ответил Новицкий.

– Да не бойся ты.

– Його працями вэра православна у Сыбыре споруджуэться.

– Это понятно, – с досадой махнул рукой Гагарин. – Я же не о том. Я вот полагаю, что после кончины будет наш владыка святым.

– Нэ моёго разумэння сие, – совсем оторопел Григорий Ильич.

– Ясно, что не твоего. И не моего. Но видится мне, что у нас с тобой долг – запечатлеть деяния владыки среди остяков. И те, что были, и будущие, – князь внимательно посмотрел на полковника. – Так что, Новицкий, поручаю тебе описать ваши странствия. Чтобы книга получилась. И в книге надобен чертёж всех рек и земель, которые вы окрестили. Сходи к Ремезову, он тебя научит чертежи делать. Вот, возьми деньги.

Матвей Петрович бросил на стол кошелёк.

– Я и бэз грошей цэ зроблю, – гордо отступил Григорий Ильич.

– Возьми-возьми, деньги делу не помеха.

Прежде чем идти к Ремезову, смущённый Григорий Ильич встретился с владыкой Филофеем. Владыка тоже оказался озадачен затеей князя.

– Конечно, Гриша, дело наше благое, – рассудительно сказал он, – однако мою грешную персону в средокрестье воздвигать не след. Я не лукавлю, и самоумаление паче гордости, но не во мне суть.

– А в чём, вотче? – спросил Новицкий, как ученик учителя.

– В остяках, – просто объяснил Филофей. – Придёт время, и они выйдут из язычества, с нашей помощью или не с нашей – не важно. И они забудут тьму, в которой пребывали. А надобно, чтобы не забыли. Вот о них ты и пиши, Гриша. А про меня – уж постольку- поскольку.

В лавке бухарца Турсуна Григорий Ильич купил четыре дести хорошей китайской бумаги, сшил тетрадь и на титульном листе вывел: «Краткое описание о народе остяцком». Об остяках он и сам знал уже, наверное, не меньше Ремезова – насмотрелся на них в путешествиях с владыкой, а вот чертить чертежи земли не умел, и потому отправился к Семёну Ульяновичу.

Ремезова он застал в мастерской.

– Я до дэла прийшов, Вульяныч, – присаживаясь, пояснил Григорий Ильич. – Мэни Матвэй Пэтрович поручив хнигу напысаты. Хнигу про народ остяцев и про то, как владыка Филофий их до вэры обращаэ. Чаю у тэби совэта спросыти. Трэба мэни зрозумить, яко чертэжи зэмли рысовати. Ты-то усю Сибер обчертил – научи.

Семён Ульянович откровенно обрадовался просьбе Новицкого. После того как Табберт перестал к нему ходить, он скучал по разговорам.

– Не токмо Сибирь обчертил! – охотно заявил он. – И Китай с Индеей, и Мунгалию, и Бухарею с Каменной степью. Ну, давай растолкую.