Нахрач, бесстрашно вторгающийся в жизнь богов и духов, прямо на капище построил себе жилище – небольшую избу-полуземлянку с крепкой кровлей из бревенчатого наката. На кровлю нанесло почву, там топорщились кусты. В этой избушке Айкони предстояло зимовать. В избушке были стол, топчан и чувал с долблёной трубой, один угол занимала поленница.

Осень надвигалась неудержимо. Днём она опускалась на болота с неба древним стеклянным светом, в котором тихо таяло тревожное курлыканье журавлей, ночью прорастала из-под земли белыми прожилками инея, утром и вечером вытекала из тайги обморочными туманами. Шумели ветра-листобои. Айкони глядела на бурые пространства языческих болот, чуть пестреющие подпалинами рыжих лиственниц или ветхой краснотой облетающих осин. Она ни о чём не сожалела, не вспоминала тех, кого любила, и кто её предал. Если ей не суждено жить с людьми, она будет ветром, будет болотной водой, будет полуночной песней волков. Бог Торум сплёл людей из тонких веточек берёзы; неужели она, берёзовая девочка, не сумеет говорить с тайгой?

Но тайга начнёт говорить с ней лишь тогда, когда она, Айкони, поможет тайге – убьёт медведя-людоеда. Когтистый Старик – мучительная боль тайги, сумасшествие. Он не любит мёда, он не спит зимой, он не соблюдает границ медвежьих владений. Медведи – они ведь не медведи, а люди, превращённые в медведей. Было так: шёл мужик по лесу, увидел бурелом, а ему надо было перебраться; он снял одежду, чтобы не цеплялась за сучья, – всю, кроме красной рубахи, – и полез, а пока лез, оброс дикой шерстью, как мхом, и стал медведем. Тот колдовской бурелом наломал бог Хынь-Ика. Иногда, если хочет позабавиться, Хынь-Ика возвращает медведю разум человека, и такой медведь умеет открывать двери, не боится огня, понимает человеческую речь, прячет от собак свои следы. Он жрёт людей – самую лёгкую добычу. Если медведя-людоеда убить и освежевать, под шкурой окажется мужик в красной рубахе. Поэтому медведь-людоед и не медведь, и не человек.

Когтистый Старик пришёл утром, когда Айкони спала. Зверь толкнулся в дверь, заложенную крепким засовом, толкнулся другой раз и третий. Это мог быть только Старик. Простые медведи, обычные, умеют лишь цеплять когтями и подтаскивать к себе лапами, а отпихнуть от себя не догадываются, поэтому в охотничьих домиках двери всегда отворяются внутрь. Но Старик знал, как войти в жильё. Однако он не мог выдавить дверь к Айкони: вход в полуземлянку располагался в яме со ступеньками, и Старику не хватало места, чтобы навалиться всей тушей. Озлобленно ворча, он пошёл вокруг домика, попробовал засунуть в щель окошка нос или лапу, потёрся об угол и неуклюже залез на кровлю. С потолка на Айкони посыпался песок. Старик принялся разрывать землю, покрывающую накат: он хотел добраться до брёвен и раздвинуть их. Он унюхал, что в домике – человек. Еда.