Цэрэн Дондобу стало жаль этого толстого и глупого человека.

– Дело в том, что эта война была ненужной, – терпеливо объяснил он.

– Но это была хорошая война! Я взял много пленных и обоз!

– Мне пришлось отложить поход на Лхасу.

– Лхаса никуда не денется! А ты получил четыре пушки и пушкаря!

Цэрэн Дондоб тяжело вздохнул. У него никак не получалось вбить в тупую говяжью башку зайсанга понимание того, что его недальновидность создала Джунгарии опасного врага – Россию. Тогда Цэрэн Дондоб решил свалить всю вину на контайшу – так, наверное, будет проще.

– Цэван-Рабдан будет недоволен мной, а значит – тобой. Не приходи в Кульджу год или два, иначе он сломает тебе вторую руку.

– Как мне вернуть расположение контайши? – тотчас спросил Онхудай.

– Я не знаю, – убито ответил нойон; это была совсем не его забота. – Доброе расположение возвращают добрым подарком.

– А что мне ему подарить? У него уже всё есть!

Нойон подумал: не позвать ли котечинеров, чтобы выбросили Онхудая из юрты и отправили восвояси пинками под зад?

– Я могу купить у бухарца большое одеяло из чёрных и красных лисиц, – Онхудай смотрел на Цэрэн Дондоба. – Оно понравится контайше?

– Для начала отпусти из плена того русского, на которого тебе укажет бухарец, – вспомнил нойон. – Разрешаю взять за него пятьдесят лянов золота.

– Бухарец – плохой человек! – пьяный Онхудай не удерживал в уме ни одной последовательной мысли. – Он убил мою сестру Улюмджану, которую я отдал ему в жёны! Он слишком мало платит мне за свои караваны!

– Уходи, – осознавая бесполезность разговора, устало приказал Цэрэн Дондоб. – И запомни три вещи. Не являйся в Кульджу. Найди подарок для контайши. Отпусти русского. Больше нам не о чем говорить.

Три дня Онхудай пил хмельной тарасун, а тем временем орда нойона готовилась к походу. Воины переставляли кибитки с полозьев на большие колёса и разбирали юрты: сворачивали холстины и войлок стен и крыш, складывали решётки-терме, увязывали жерди-баганы, которые подпирали дымовое кольцо, и жерди-уни, которые поддерживали купол. Столики-алтари превратились в ящики, куда с молитвой помещали бронзовых бурханов и «отцовские камни» очагов. Погонщики сгоняли стада и досушивали аргал.

Протрезвев, Онхудай вызвал к себе Ходжу Касыма.

– Отныне ты мне не друг и не родня, – сказал он.

– Я скорблю, мой господин, – Касым склонился в поклоне. – Чем я могу искупить свою вину перед тобой?

– Ты будешь отдавать мне пятую часть товаров со своих караванов.