Назифа ловила воздух ртом и скребла ногтями по стене.

Каким-то чудом рядом появился толстый Бобожон и, скуля, упал на колени, в мольбе обнимая ноги хозяина. Он не хотел, чтобы Назифа погибла.

Касым бросил Назифу, метнулся к Хамуне, легко поднял её на руки и переложил на шёлковую постель, приготовленную для любви.

– Боль! – взвизгнула и дёрнулась Хамуна, когда её истерзанное тело соприкоснулось с тонкими покрывалами.

– Табиба ко мне! – рявкнул Ходжа Касым Бобожону.

Конечно, он не убьёт Хамуну. Как он может отвергнуть эту милость Аллаха? Да, его душа корчится в пекле унижения, но он отплатит всему миру за глумление над его последней любовью. У него хватит и силы, и упорства, и денег. Он отыщет этого Григория. И этот Григорий ответит сполна.

У Касыма уже не было верного Сайфутдина, которому он мог поручить любую работу, и Сайфутдин выполнил бы её без колебаний. Впрочем, нет. Возмездие Касым должен совершить сам, как надлежит мужчине. Он сам вонзит кинжал в грудь соперника, и непременно скажет своему врагу, за что́ тот умирает, и будет смотреть, как синяя вода смерти затопит глаза врага, и он проводит врага в Джаханнам самыми свирепыми проклятиями, и швырнёт его труп в прорубь, чтобы душа врага вечно скиталась по реке без упокоения.

Но увы: шайтан был хитрее Ходжи Касыма. Через четыре дня Касым узнал, что полковник Григорий Новицкий вместе с новокрещеном Пантилой покинул Тобольск и уехал на далёкую, почти недосягаемую Конду.

Глава 8 С гроша сдача

Глава 8

С гроша сдача

Хочешь – так из дома прогони меня, батя, а хочешь – убей, – мрачно произнёс Леонтий, глядя в сторону. – Только молчать я больше не могу.

Он рассказал Семёну Ульянычу всё: как ездил с Касымом на выкуп к ханаке, как увидел Ваньку Демарина, как степняк услышал, что Леонтий – из рода Ремезов, и переменил цену, вместо золота потребовал кольчугу Ермака.

– Мне жалко Ваньку стало, – добавил Леонтий. – Я про него ничего не забыл, батя. Но я его пожалел. Пропадает он.

Семён Ульяныч и Леонтий сидели в мастерской вдвоём.

– Варвара твоя знала? – скрипуче спросил Семён Ульяныч.

– Знала, – вздохнул Леонтий.

– А Сенька знал?

– Знал.

– Про Марею не говорю, а мать?