К Семёну Ульянычу подъехал Семён-младший.

– Батюшка, далеко ещё?

Семён Ульяныч полез за пазуху и достал листок с перерисованной иконой. Ему приятно было похвастаться хитростью замысла.

– Смотри сам, Сенька, – предложил он. – От этой вот излучины, куда носочек святой Софии уставлен, на всток ножку Софии померь – ровно четыре Исусовых шага вмещается.

– А где тут всток? – вглядываясь, не понял Семён.

– Ну где-где? Совсем божье правило забыл? Видишь, где я у Софийского собора алтарь изобразил? Алтарь на встоке строят.

– А почему Исусовы шаги, ежели святая София?

– София – Премудрость Божия. Её путь всегда Исусов.

– Сколько есть сей шаг? – встрял любопытный Табберт.

– Семь вёрст.

– Потчему?

Семён Ульяныч с укором посмотрел на Табберта.

– Ты как бусурманин, Филипа, хотя вроде тоже ведь крещён. На Святой Земле Голгофу за сколько вёрст видно?

– Не знать.

– За семь вёрст. Семь вёрст – Исусов шаг.

Табберт понимающе усмехнулся. Русские не участвовали в крестовых походах и никогда не видели Палестину. Русские отделены от мира своими неимоверными расстояниями. Русская знать жмётся к монарху-деспоту, а народ прикован к месту крепостным правом. У русских даже морей толком нет, чтобы плавать по свету. Они перемещаются лишь внутри своего круга жизни, пусть и огромного, а всего того, что находится вне этого круга, они совершенно не знают. Но зато бурно фантазируют, и сами же, как малые дети, безоговорочно верят в свои фантазии, а потому даже образованным людям из других государств порой вдруг кажется, будто русские проведали что-то такое, чего не ведают иные нации. Для внешнего мира у русских нет обыденности. Внешний мир для них всегда сказка.

– А какой он, тайник твоего батьки? – спросил у Ремезова Ерофей.

Семён Ульяныч помолчал, размышляя: рассказывать ли?

– Тайник – копань, – наконец выдал он. – Пещера рукодельная.

– Какая пещера в степи? Яма, что ли?