Джентльмен, поднявшийся с тахты с рисунком пейсли, был одет в шелковый халат, перехваченный красным поясом, а на шее красовался бледно-голубой галстук.

— И с кем же я имею удовольствие… — Енох Блэк замер, как вкопанный, его рука протянулась вперед для приветствия и остановилась. Наверняка он ждал очередного курьера из Брайерли-Хилл. Адам увидел, как кровь отхлынула от лица отца, а глаза сделались огромными от шока.

— Сэр? — окликнул слуга, заметив, что что-то не так. — С вами все в порядке?

Блэк отступил на шаг и оперся рукой о стол, чтобы не упасть.

— Принести нюхательную соль? — спросил слуга. — Или мне позвать леди…

— Нет, — выдавил Блэк. — Не беспокой Делию. Этот… джентльмен… у меня есть некоторые дела, которые мы с ним должны решить. Выйди и закрой дверь.

— Сэр. — Слуга почтительно поклонился, вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.

Отец и сын стояли, молча глядя друг на друга, а часы на каминной полке из голубого сланца отсчитывали секунды.

— Боже, — с натянутой кривой улыбкой произнес Блэк. — Как ты вырос!

Адам молчал, понимая, что сейчас он стал на голову (а то и больше) выше монстра, который его породил.

— Я могу предложить тебе бокал вина. — Блэк направился к маленькому круглому столику, на котором стояли бутылки и бокалы.

— Я не пробуду здесь достаточно долго, чтобы выпить с тобой, — сказал Адам, и его отец снова превратился в соляной столп.

— Боже… Ты теперь и говоришь, как мужчина.

— Ты постоянно взываешь к своему богу, но я сомневаюсь, что ты теперь проповедуешь, отец. Не так ли? — Адам указал на Библию и крест на стене. — А это? Оставил артефакты из прошлой жизни?

— Я все еще соблюдаю правила дня Субботнего, если ты об этом… — Он осекся и застыл с полуоткрытым ртом. — Я не ослышался? Ты сказал «к своему Богу?»

— Так и есть. Я не стану называть эту глупую маленькую басню своей.

— Богохульство! — выкрикнул Блэк, и кровь прилила к его лицу, делая его похожим на раздувшуюся жабу. — Я буду молиться о Божьей милости к тебе!

— Прибереги свой сахарный пирог. — Адам говорил легко и спокойно, хотя его сердце заколотилось, и он почувствовал, как на висках и голове под треуголкой выступают капельки пота. — Я ничего не буду есть.