Он понял значение этого слова.

— Разрушитель? Но… каким образом?

Она собиралась ответить, но покачала головой.

— Не думать об этом. Голгоф проснуться, но не думать об этом. Только этот день… suivant et suivant[49].

Облака разошлись, и снова выглянуло солнце.

Апаулина потянулась к лицу ДеКея, и он инстинктивно отпрянул, думая, что она хочет прикоснуться к маске.

— Non, non, — сказала она, поняв, почему он отступает и медленным движением сняла соломенную шляпу с его головы. — J'ai quelque chose de mieux pour toi[50], — сказала она. — Лучше для тебя.

Она отошла в другой конец комнаты с соломенной шляпой в руке, открыла маленький шкаф в задней части и вернулась с ярко-желтой остроконечной шляпой, украшенной синим пером, которая, как он понял, почти идеально подходила к его костюму и его канту.

— Un meilleur chapeau[51], — сказала она, и он позволил ей надеть шляпу себе на голову и дерзко наклонить. — Вот так.

— Мне нечего обменять, — сказал ДеКей, пожав плечами и подняв одну руку.

Он не знал, поняла она его или нет, но она шагнула вперед, и теперь ее пальцы действительно дотянулись до восковой маски.

Ему хотелось стоять неподвижно, но, вопреки своему желанию, он дрожал, потому что никто, кроме него самого, никогда не прикасался к белой усыпанной камнями поверхности более десяти лет. Он не позволял делать это даже Брому Фалькенбергу. А теперь здесь стояла девушка, до боли напоминавшая Дженни Бакнер, ее пальцы скользили по фальшивым контурам лица, а взгляд путешествовал по линиям, впадинам и возвышенностям, как будто это была карта знакомой ей страны.

Он больше не смог этого выносить и отступил. Однако не ушел. Он пытался спросить себя, почему остался, но не находил ответа.