— Много беспокойства, — сказала Апаулина с озабоченным выражением лица. — Ты.

— Нет, — ответил он. Он хотел сказать, что совсем немного нервничает, но это была бы едва ли не самая наглая ложь, когда-либо слетавшая с его уст. А он много лгал и говорил много ужасных вещей.

— Essere a proprio agio[52], — сказала она и добавила: — Быть спокойно.

— Я… — Все слова вылетели у него из головы. Спокойно? Как можно чувствовать себя спокойно с той кожей, которая ему теперь досталась, и с мятежным духом внутри?

— Что там… — Ей потребовалось немало усилий, чтобы подобрать английское слово. — Под… ней?

Он понимал, что она пытается спросить, что под маской. Ответ вылетел раньше, чем он успел его продумать:

— Уродство.

Она покачала головой, то ли не понимая, то ли не принимая такой ответ.

— Я думаю… добрый, — сказала она.

Он? После всего, что он натворил? После всех монет, которые он заработал, отправляя детей возраста Таури торговать своим телом? После всех денег, выжатых из политиков и общественных деятелей, о чьих пороках ему стало известно? После всех заказных убийств и всего остального, что варилось в его котелке горечи? Он — добрый?

Возможно, Мак ДеКей и был таким много лет назад, в молодости. Но не нынешний Маккавей в своем извращенном преклонном возрасте. Этот Маккавей питался страхом тех, кого контролировал и кем командовал, властью над чужими кошельками, насилием…

Добрый? Эта была мысль, которая могла задушить его болью.

А потом Апаулина приложила руку к левой стороне лица и сказала то, что ДеКей никогда не мечтал услышать ни от одного человека на земле.

Она сказала:

— Сними. — И подняла руку вверх, будто сбрасывая с себя тяжелое бремя греха.

Он застыл, словно пойманный в ловушку.

Она подходила к нему все ближе и ближе с намерением снять маску и, возможно, увидеть под ней доброе лицо. Для него это было насмешкой судьбы: то, что единственной женщиной, которая захотела рассмотреть его уродливое лицо под маской, была та, что, как близняшка, похожа на девушку, которую он бросил в ад.

Он бежал, как маленький мальчик, прочь от надвигающейся бури. Выходя за дверь, он пошатнулся и чуть не упал головой на камни, но, даже оступившись, удержал в руке починенный пиджак, а на голове — новую желтую шляпу с ярко-синим пером.

Сколько времени ему потребовалось, чтобы пробраться по улицам обратно во дворец? Его разум был затуманен, а время здесь пускалось в безумную пляску. Он даже не знал, не оказался ли снова на той улице, где стоял магазин Апаулины. Все вокруг него превратилось в глубокую тайну, у которой, кажется, не было дна.